Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Этнос – это, с одной стороны, отпечаток социального организма (существующего или исчезнувшего) в культуре (включая язык и сознание) и соматике людей, а с другой – это социальный организм в тенденции и в пределе. Пока отпечаток (этнос) не образовался, социальный организм еще не стал этносоциальным; когда социальный организм исчез, его отпечаток (этнос) – уже только этникос (по Ю.В. Бромлею); с исчезновением тенденции и потенции образования социального организма – этноса нет.

Связь этноса с теми или иными особенностями материальной культуры не обладает обязательностью и регулярностью[67]

.

№ 114–115 (158–159), 15–29 июля 2014

13. «Прекрасная эпоха»

Ностальгенты. Оглянешься вокруг – сам воздух наполнен ностальгией по «прекрасной эпохе». La belle époque – так во французской истории принято называть время перед Первой мировой войной, конец XIX и начало XX века. У нас тоскуют по советскому периоду. Самые убежденные молятся на портреты Сталина. Но большинство с умилением вспоминает эпоху Брежнева, прощая ему и «сиськи-масиськи» и «Малую землю» и многократный героизм, отразившийся на мундире.

А не обратиться ли каждому к своей отрасли и не посмотреть, что означала «прекрасная эпоха» на хорошо знакомом участке, кто и почему о ней тоскует? Мне это сделать несложно на примере археологии.

Более тридцати лет академик Б.А. Рыбаков, украшенный позже «Гертрудой» (звездой Героя социалистического труда), возглавлял Институт археологии АН СССР. Он пережил в этом качестве и Хрущева, и Брежнева, и последующих краткосрочных генсеков. Его идеи об исконном (то есть в течение многих тысячелетий) проживании славян на территории Киевской Руси, об очень древней, докиевской государственности восточных славян, об их «знатных» предках – скифах-сколотах стали наиболее привилегированной концепцией в археологии (хотя другие исключить совсем было уже невозможно). Его гипотеза о том, что Киев на несколько веков старше, чем принято считать, выстроена талантливо, но вязь рассуждений слишком тонка, тогда как прямые факты (культурный слой) говорят против нее, и широким признанием среди археологов она не пользовалась. Однако все возражения противников должны были утихнуть, так как на основе гипотезы академика Рыбакова Правительство СССР и Политбюро ЦК КПСС приняли совместное постановление о пышном праздновании полуторатысячелетнего юбилея Киева, с приглашением иностранных делегаций и прочими торжествами. Разумеется, вышли монументальные археологические труды в честь юбилея, «подтверждающие» столь почтенный возраст города. Правда, до возраста Рима не дотянули, но надо же что-то оставить и будущим исследованиям…

Руководство археологических учреждений не сменялось десятилетиями. Иногда во главе музеев и академических институтов или их отделов оказывались весьма цепкие старцы. (Об одной такой академической даме мой коллега тихо съязвил на заседании: «Для трупа она слишком хорошо держит челюсть».) Они покойно спали в президиумах, глохли, как только речь заходила о возможности выхода на пенсию, но оказывались очень чуткими к малейшим указаниям свыше и бдительными. В своих подвластных они более всего ценили не талант, а скромность и услужливость. Поэтому наверх пробивались и сменяли умерших руководителей не смелые исследователи, а заурядные работники, а то и серые дельцы (нередко через партийные должности в научных коллективах). Достижение ученых степеней и званий сильно облегчалось административным положением и начальственным расположением.

В отличие от предшествующих периодов в брежневское время никакие гонения на инакомыслящих не могли унять попытки исследователей (в том числе и археологов) выбиться за отведенные идеологией пределы. На любой научной дискуссии раздавались голоса противников одобренной руководством точки зрения, хотя им и трудно было прорываться в печать. Бывало, что в оппозиции к руководству оказывались две-три видные фигуры, и тогда скрепя сердце приходилось признать две-три трактовки допустимыми. В Москве В.В. Седов разрабатывал особую концепцию происхождения славян[68]. В Ленинграде Эрмитаж стал центром осознания подлинной роли готов в истории нашей страны (М.Б. Щукин и его семинар); университетская группа (автор этих строк и его ученики) в 1960-е годы отстаивала значительность норманнского участия в сложении русского государства. Кое-где теоретические и историографические обзоры переросли в переосмысление и критическую переоценку прошлого нашей науки и ее настоящего (книги по истории науки А.А. Формозова, Г.С. Лебедева и мои).

Вообще такие науки, как археология, культурология, социология, лингвистика, фольклористика, в это застойное время все-таки были областями брожения умов, здесь что-то совершалось, и специалистам этих отраслей завидовала молодежь смежных дисциплин.