Я извинился и сказал, что у меня есть к нему один вопрос, который, надеюсь, ему будет нетрудно объяснить. Он спросил: «Это вопрос, требующий времени? Если нет, то через час тридцать у меня будет перерыв – несколько минут, и я смогу Вам ответить. Встретимся внизу в комнате отдыха. Если же на ответ потребуется значительное время, тогда давайте назначим встречу на завтра в 19:10. А сейчас прошу прощения, у меня работа». Даже не «срочная работа», а просто «работа». Этого достаточно, чтобы все понимали: его отвлекать нельзя. На первом этаже есть комната отдыха, там в регулярные перерывы перекусывают, пьют чай или кофе, обмениваются замечаниями с коллегами.
Рассказывают, что когда во время перестройки в ИИМК на пару недель был прикомандирован один англичанин, он сидел на своем рабочем месте, пока все гуляли по коридорам, играли в шахматы и обсуждали политические новости. Когда англичанин уезжал, сотрудники устроили ему обычную «отвальную» с вином и печеньем. В ответном слове англичанин сказал: «Меня чрезвычайно тронуло, что вы меня так дружески провожаете несмотря на то, что я не поддержал вашу
Ничего странного, что нашу работу иностранцы могут спутать с забастовкой. Постоянные перекуры, обсуждения новостей общественных (так сказать, индивидуальные политинформации) и домашних, перемывание косточек коллегам и начальству, игра в шахматы (целые многомесячные турниры), чтение романов…
Здесь сказывается и национальный характер (к сожалению, ни систематичность, ни трудовая дисциплина не входят в число российских добродетелей), и заданные сверху условия. Наши институты и университеты вынуждены ютиться. Им отведены по одной или в лучшем случае по несколько комнат на каждый сектор, отдел, кафедру. Их так и строят. Заведомо ясно, что в таком секторе будут не только проводиться заседания, но и сидеть скопом все сотрудники, выгородив шкафами отдельные закутки. Никому и в голову не пришло запланировать отдельные кабинеты для каждого научного сотрудника, каждого профессора, доцента или ассистента. Я уж не говорю – для каждого лаборанта. Этакие офисные коммуналки – наследие советского быта. Экономия на науке.
Как всякая наша экономия, она выливается в колоссальные затраты. Ясно, что все часы, проведенные в этих коммуналках, выброшены даром, это не работа. А часы складываются в трудодни, а они умножаются на число сотрудников и на годы… Работать же приходится дома, там у нас и книги стоят, и компьютеры ждут, но работать приходится в свободное от «работы» время, и хорошо еще если администрация это понимает и не требует присутствия от звонка до звонка… Мы живем в перевернутом мире: работаем в свободное время, а в рабочее время – отдыхаем и развлекаемся.
Может быть, это непатриотично, но я мечтаю о том времени, когда все ученые у нас будут работать по-английски. Я готов пожертвовать возможностью справиться о чем-либо в любой момент у всякого. Посижу в своем кабинете и подумаю сам. Я это делаю и сейчас – дома. Да и всех призываю – подумать.
4. Самый умный народ и русофобия
По Интернету прокатилась (2008) антропологическая сенсация. Ричард Линн из Ольстерского университета (Северная Ирландия) со своими сотрудниками несколько десятилетий измеряли коэффициент интеллекта населения Европы – жителей 23 государств. Проанализировали результаты тестов IQ более 20 тысяч человек. Результаты для русских неутешительные. Вот перечень средних цифр: немцы, голландцы – 107, поляки – 106, шведы – 104, итальянцы – 102, австрийцы, швейцарцы – 101, британцы, норвежцы – 100, бельгийцы, датчане, финны – 99, чехи, венгры, испанцы – 98, ирландцы – 97, русские – 96, греки – 95, французы, болгары, румыны – 94, турки – 90, сербы – 89.
Русские на 16-м месте в Европе, близко к концу списка.
Сам Линн связывает распределение коэффициентов с воздействием климата: в северных широтах суровый климат заставлял людей больше напрягать смекалку в борьбе с природой и тысячелетиями вырабатывал более изощренный интеллект. Кроме того, считает он, на уровень интеллекта повлиял сложившийся образ питания: на севере больше жили охотой, затем скотоводством, ели больше мяса, а это давало мозгу больше строительного материала для роста. Правда, на это можно возразить, что скотоводство было больше всего развито у кочевников – в степной полосе.