Муза

Олив повернулась к зеркалу. Изумруды казались зелеными листочками, они посверкивали на бледной коже и увеличивались между ключиц. Бразильские камушки, зеленые как океан, как леса, которые отец обещал ей на юге Испании. Не ювелирные изделия, а живые глаза, подмигивающие ей в отблесках свечей. Они словно подглядывали за двумя подружками, разглядывавшими себя в зеркале.

VIII

К вечеру Гарольд вернулся из Малаги с провизией для вечеринки. Он слонялся по дому с зажатой в зубах сигарой и требовал принести побольше граммофонных пластинок. Исаак помогал носить дополнительные столы и стулья, одолженные в деревне.

– Олив, картина закончена, – сообщил он между делом.

– Вот как.

– Вы как будто не рады? По-моему, вам не нравилось позировать.

Она не знала, что ответить. Раз картина закончена, теперь у нее будет меньше поводов его увидеть.

Сара явилась в длинном платье сливовой расцветки. На лондонских вечеринках она нередко появлялась в необычных нарядах – Русалочки или Белоснежки, а однажды запомнилась в образе Рапунцель, когда ее накладная коса загорелась и ее тушили шампанским. Сегодня же это был туалет от Скиапарелли – «затейливо», как сказали бы девочки в школе – с парой женских лиц, вышитых на спине с помощью блесток, их красные губы поблескивали в отсветах сотен свечей, которые Гарольд привез из города, а Тереза зажгла. Олив обожала это платье, ее всегда завораживал этот женский вариант двуликого Януса на спине.

Взгляд Сары привлекло изумрудное ожерелье на шее дочери.

– Кто тебе его дал? – спросила она, пока Гарольд открывал бутылку старого «клико».

Олив вдруг осознала, что всю ее несчастную жизнь сопровождает звон бокалов. Разозлившись, что мать никак не отреагировала на ее новую прическу, она вскинула подбородок и погладила ожерелье, ответив коротко:

– Исаак.

Вечер был отмечен печатью безрассудства. Гости начали прибывать около восьми часов, и Олив с родителями встречали их на крыльце. Одним из первых появился мужчина в дорогом на вид кремовом костюме и большом галстуке – можно было подумать, что речь идет о коктейлях на океанском круизном лайнере. Кончики его внушительных черных усов были напомажены. За ним следовали двое молодых людей в строгих костюмах. Его дети? Нет, сама себе ответила Олив, пожалуй, они больше похожи на наемных телохранителей.

Мужчина протянул руку.

– Сеньор Шлосс. Меня зовут Дон Альфонсо Роблес Эрнандес. Я уезжал по поручению герцогини.

– Дон Альфонсо. – Гарольд обменялся с ним рукопожатием. – Наконец-то мы познакомились.

Гость говорил на хорошем английском, а в его лице просматривались черты Исаака, но было в нем, в отличие от сына, нечто театральное. Несмотря на внешний лоск, в его маленьких глазках сквозили интеллект, расчет и мрачноватый юмор. Олив вспомнила Терезину историю про него и постаралась подавить беспокойство.

– Грегорио, вручи сеньоре Шлосс наши подношения. – Один из парней выступил вперед. – Миндальный пирог и хороший портвейн, – пояснил Альфонсо.

Сара с благодарностью приняла подарки.

– Как вы тут обустроились?

– Очень хорошо.

Альфонсо вгляделся в темный коридор за спиной у Гарольда.

– Dios mio[52], котенок превратился в кошку. – Он по-военному, не без бравады, щелкнул каблуками. От этого щелчка и скрипа патентованной кожи у Олив пробежали по коже мурашки. Она тоже глянула в ту сторону и увидела хмурящуюся подругу. – Все еще меня боишься, Тере? – спросил Альфонсо по-испански. – С чего бы это? Мне рассказывали про твои коготки. – Молодые люди засмеялись. – Я надеюсь, она не доставляет вам неприятности?

Гарольд смерил взглядом Терезу, смотревшую на него круглыми черными глазами.

– Вовсе нет, – последовал ответ.

– Если что, дайте мне знать. – Альфонсо обвел взором многочисленные окна финки, освещенные мерцающими огоньками. – Сеньор Шлосс, хочется верить, что мы все не сгорим заживо. Я-то думал, что в этом доме, слава богу, есть электричество.

– Мы решили создать приятную атмосферу вечера, Дон Альфонсо. Прошу, входите.

– Со мной Грегорио и Хорхе. Вы против них не возражаете?

– Нисколько. Добро пожаловать.

Все трое прошли мимо Олив и ее матери, причем Хорхе явно задержал взгляд на Саре.

– Твой братец здесь? – спросил Хорхе у Терезы.

– Может, и здесь. Но говорить с тобой он не намерен, – сказала она.

Всего из Арасуэло на вечеринку пришли шестьдесят семь человек. Присутствие семьи из Лондона и Вены вселило в местных жителей карнавальное настроение, и дым пошел коромыслом. В воздухе витал дух вседозволенности, как будто сняли все табу, и народ тонул в этой атмосфере. Дон Альфонсо пристроился в уголке – иногда к нему кто-то подходил, но бо́льшую часть времени он оставался один.