Музыка мертвых

— Вчера я провел пару часов за вычислениями, — сказал он. — Это цифры вашего рождения и имени, Август, и они говорят, что вам дана величайшая судьба, пусть и трагическая. Вот — восьмой угол, — Льюис указал на какую-то закорючку, — а вот формула Аусто, просто идеальное совпадение. Знаете, почему вчера вы не погибли? Вас оставили в живых специально.

Августа пробрало холодком. Он окинул цепким взглядом тощую фигурку Льюиса: обычный человек, возможно, слишком застенчивый. Светло-голубые добрые глаза, изящные руки, тонкие запястья, на которых наручники смотрятся, как оригинальное украшение — но от профессора вдруг повеяло чем-то запредельным.

Он не был безумен. Он действительно мог заглядывать туда, куда люди не имели права смотреть.

— Специально? — переспросил Август. Льюис кивнул, и в его взгляде появилась тревога.

— Убийца знает вас, — уверенно сказал он и вновь показал на скопление цифр на листке. — Очень хорошо знает, это следует из вот этой формулы. Он не стал вас убивать потому, что хочет причинить вам как можно больше боли. Вы его враг, и вы не заслужили легкую смерть.

Август взял Льюиса под рукав и отвел к небольшой скамеечке у стены. Старушка, поджидавшая там кого-то, торопливо подалась в другой угол — резво, куда там молодой.

— Это все видно из цифр моего рождения? — уточнил Август. Льюис закивал.

— Да-да, — он приблизился к Августу и едва слышно произнес: — А еще вы влюблены так, как любить нельзя. Я тоже увидел это в цифрах.

Август оторопело посмотрел на него. В ушах зашумело, больничный холл вдруг сделался огромным и гулким, и где-то за его стенами вскипело волнами невидимое море. Он не знал, что делать — то ли как следует встряхнуть несчастного математика за шкирку, то ли спрашивать его, спрашивать…

Как, дьявол его побери, он умудрился? Как?

— А что еще там видно? — спросил Август, понимая, что сейчас у него самый идиотский вид.

— Что она принесет вам счастье и такую же огромную боль, — с искренним сочувствием ответил Льюис. — Видите ли, я п-прошел через нечто подобное, через за-запретное горькое чувство. Я во многом вас понимаю, пусть вам это и не понравится.

Он хотел было сказать еще что-то, но тут с лестницы спустился офицер Мавгалли — в одной руке он держал стопку бумаг с печатями и подписями докторов, а в другой надкусанный пирог, который, должно быть, стащил с больничной кухни. Почему-то Август разозлился на него так, что в глазах потемнело. В эту минуту он ненавидел все: и расстегнутое потертое пальто полицейского, и пирог этот идиотский, и то, что он оставил больного одного.

— Доктор Вернон, доброе утро! — улыбнулся Мавгалли. — Что, уже домой? Давайте подвезу вас, нам торопиться некуда, — и, обернувшись к Льюису, он добавил: — Все в порядке с вашим сердцем, профессор, зря волновались.

Мавгалли испытывал заметный трепет рядом с национальным хаомийским достоянием, пусть это достояние и было совершенно безумным. Август почувствовал, что волнение стало потихоньку отпускать его. Бред сумасшедших иногда бывает очень убедителен и логичен.

— Не боялся, что он у тебя сбежит, Максим? — поинтересовался Август. Мавгалли откусил от пирога и, довольно жуя, ответил вопросом на вопрос:

— Куда ему бежать-то, почти без порток? Зимой, и без гроша в кармане! Он безумный, но не идиот. Променять теплую комнату с едой и ванной на обморожение? Ну нет!

— А если бы кого-нибудь убил? — продолжал наседать Август. Мавгалли только хмыкнул.

— Чем ему убивать? У него же руки вон, скованы. Вы не волнуйтесь, доктор, ваша полиция вас бережет!

Август подумал, что у него, в принципе, очень похожая ситуация. И бежать ему некуда, и сделать он ничего не может.

И кто его враг? Кто ненавидит его так, что хочет причинить как можно больше боли? Август прекрасно знал, что все его враги остались в прошлой жизни и давным-давно забыли о нем. А в Эверфорте у него были сплошь друзья — даже здешним докторишкам с ним, в общем-то, нечего было делить.

Когда они вышли на улицу, и Мавгалли повел Льюиса к экипажу, то Август спросил математика:

— И вы можете прочитать судьбу любого? Просто по цифрам?

Мавгалли хохотнул и ответил, опередив Льюиса:

— Он этим по дороге занимался. Я ему дал карандашик, так он высчитал, что я однажды буду полицмейстером. Домик куплю за городом, с садом и вишнями. И женюсь удачно.

Август покачал головой. Когда они разместились на холодной и жесткой скамье полицейского экипажа, то он поинтересовался:

— А ты не боялся, что он этот карандашик тебе в глаз воткнет?

Льюис посмотрел на Августа с тихой и горькой укоризной, словно хотел сказать, что не заслужил ни такого обращения, ни таких подозрений. Мавгалли выразительно завел глаза, как заводят барышни, когда хотят сказать свое вечное «Ой, все!»

— Допустим, воткнет, и что? Куда ему деваться зимой без штанов и денег? Одному? Доктор Льюис для этого слишком благоразумен.