Мы видим, как растет беспокойство по поводу появления расы сверхлюдей-киборгов. Искусственные улучшения, особенно поначалу, смогут позволить себе только самые богатые. (В настоящее время криоконсервация мозга в специальном хранилище в Аризоне стоит около $80 000, при том что никто не знает, когда удастся мозг разморозить и возможно ли это сделать в принципе.) Опасность заключается в том, что со временем действительно может возникнуть техно-разделение, но не как естественный феномен видообразования, а как новый вид неравенства, в результате которого те, кто не прошел модернизацию, окажутся в роли подчиненного низшего класса. Юваль Ной Харари говорит, что, если мы хотим реально представить, во что это может вылиться, нужно вспомнить о том, как европейцы обращались с колонизированными народами в XIX в., или о том, как мы обращаемся сегодня с животными[229]
. Действительно ли мы готовы обречь будущие поколения на существование в мире, основанном на технологической версии нацистской идеологии с ее понятием «недочеловек»? Это не способ получить звание хороших предков, а трагическая неспособность учитывать долгосрочные риски собственных действий.Может быть, мы и впрямь стоим на пороге техно-разделения? У дальтоника Нила Харбиссона, которого называют первым в мире киборгом, в череп имплантирована неснимаемая антенна, позволяющая «слышать» цвета как звуковые колебания, подключаться к Wi-Fi и принимать данные со спутника[230]
Третья форма техно-освобождения гораздо менее зрелищна, чем техно-эскапизм и техно-разделение. Условно назовем ее
Оправдан ли такой оптимизм? Рассмотрим, например, геоинженерию, одной из потенциально возможных технологий которой является распыление в стратосфере светоотражающих сульфатных аэрозолей в надежде создать глобальный охлаждающий эффект, который компенсирует потепление в результате сжигания ископаемого топлива. Это решение в принципе не может быть проверено в планетарном масштабе и потому чревато разрушительными и необратимыми последствиями, которые невозможно предсказать, например нарушением сезонных муссонных дождей, от которых зависит производство продуктов питания для миллиардов людей. Кроме того, геоинженерия чрезвычайно сложна с политической точки зрения, так как требует беспрецедентной глобальной координации для поддержания постоянной температуры на согласованном уровне и функционировании технологии на протяжении неопределенного времени, в том числе в периоды войн, голода и прочих катаклизмов, которые возможны в будущем[232]
. Геоинженерия может сработать, но это авантюра колоссальных масштабов, в которой мы будем вынуждены участвовать на протяжении многих поколений.Такая авантюра противоречит основному постулату экологической политики, известному как принцип предосторожности: «Когда деятельность создает угрозу причинения вреда здоровью человека или окружающей среде, следует принимать меры предосторожности, даже если некоторые причинно-следственные связи не полностью научно определены»[233]
. По сути, это переформулированный старый медицинский принцип «не навреди». Как индивидуумы мы можем пойти на риск, связанный с неопробованным лечением рака, которое может убить нас быстрее, чем сама болезнь, но имеем ли мы право навязывать подобное рискованное лечение миллиардам людей – как сегодня, так и в будущем, – чтобы восстановить здоровье нашей планеты?[234]Технологии предлагают нашему виду цели, которые могут катапультировать воображение вперед на века и тысячелетия. Однако, как отмечает историк экономики Карлота Перес, «технологии предоставляют возможности, но свое будущее общество выбирает само». Нашим приоритетом должен стать мудрый выбор в отношении того, какие из технологий наилучшим образом обеспечат благополучие будущих поколений и не будут представлять угрозу для их жизни.