Но Виноградова страстно хочу. Не отпечатаете ли копию и условия – не или как – публикации?
Пашу «Забытый авангард»[491]
, переделываю в корне книгу о художниках – прочтя тут, надысь, академических блекот шведки(?) – социолога, Голомштока и Джаниет Кеннеди о русских худогах на Западе[492] – как НЕ НАДО писать, и добиваю 3 «алфавитных» Московских тома[493] + 1 индексный…Очень хотелось бы Виноградова, надеюсь, понимаете?
И еще хочу в Новую Гвинею.
Остаюсь в тоске и пр., Ваш и т. д.
Антология Константина Кузьминского и Григория Ковалева У Голубой Лагуны как авторский жанр
Михаил Павловой, (Высшая школа экономики, Москва)
История о том, как отрицательная рецензия Юрия Иваска на обе книги второго тома Антологии[494]
К. К. Кузьминского «У Голубой Лагуны» (т. 2А и 2Б) задержала ее выход, так что между первым томом (1980) и полутомами 2А и 4А (1983)[495] возник временной лаг в три года, наложила свой отпечаток на эти и последующие тома издания, хотя подробно в них и не излагается. Обращение издателя за рецензией на очередные тома именно к Иваску не случайно: он был известен не только как авторитетный литературный критик, но и как составитель антологии русской зарубежной поэзии «На Западе», вышедшей в 1953 году [Иваск 1953]. Однако рецензия, несмотря на предваряющие ее критическую часть «формулы вежливости», оказалась уничтожительной; кроме того, Иваск привлек на свою сторону довольно влиятельных союзников, чьи произведения планировались составителем к включению во второй том, – а значит, и в тот контекст, который этим томом задавался, о чем позднее рассказал один из этих поэтов, Д. В. Бобышев:Он в одном из томов собирался напечатать всю нашу четверку «сирот», причем без спросу. Я окольными путями узнал, что в этом же томе он собирается напечатать свои довольно вульгарные издевательские пародии на Анну Ахматову. Надо сказать, что у него был некоторый заскок, кажется, это называется мизогиния – женоненавистничество. Особенно он издевался над поэтессами, у него даже была коллекция «менструальной поэзии». Увы, туда он занес и Ахматову. С этим безобразием я, конечно, печататься не мог. Если бы не это, я бы не протестовал, если бы он напечатал мои стихи. Бродского он тоже не спросил, а Найман, когда я уезжал, вообще настаивал, чтобы я препятствовал его публикациям на Западе. И вдруг оказывается, что Кузьминский печатает нас в одном томе и там же отвратительные пародии на Ахматову. Тут я, конечно, вспомнил про свои авторские права, позвонил ему и запретил печатать, на что он поинтересовался, что я буду делать в случае, если он всё же напечатает. Тут я повторил слова Надежды Яковлевны Мандельштам, которая была в подобных обстоятельствах: я сказал, что обращусь в суд. Какой суд? Народный, конечно! Мало того, я позвонил Бродскому в Нью-Йорк и сразу сказал, что я по делу, связанному с Ахматовой. Он очень нормально воспринял меня, выслушал и сказал, что он об этой кузьминской затее ничего не знал и тоже запретит ему печатать свои стихи.
Из всей «ахматовской четверки» именно отказ Бобышева и Бродского, по-видимому, особенно задел Кузьминского – вероятно, потому, что оба уже были в эмиграции и им не грозили возможные проблемы с зарубежной публикацией; кроме того, Кузьминский, несмотря на всю сложность его отношения к Бродскому, не мог не признавать значимость его фигуры как поэта: