На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Кузьминский высоко ценил поэзию Охапкина, называя его имя в числе «поэтической элиты Петербурга» (из письма Кузьминского Н. Е. Горбаневской от 14–15 ноября 1976 года [АГЛ 2А: 584]); видел в нем выразителя одной из двух магистральных линий развития акмеистической традиции [Кузьминский 19776]. В «Аполлоне-77» Кузьминский эпиграфом к своему предисловию «Поэты Северной столицы» выбрал, наряду с цитатой из Гейне, строчку из Охапкина[548].

Несмотря на то что Кузьминский как последователь футуристов (В. В. Каменского, Вел. Хлебникова, А. Е. Крученых, А. В. Туфанова) в вопросах эстетики находился с Охапкиным на разных полюсах, в их литературных приоритетах было и общее: признание выдающегося таланта И. А. Бродского и особый пиетет к Г. Р. Державину (и в целом к литературе XVIII века). По словам Охапкина, он «<с> самой ранней юности <…> задумывался, – отчего стихи Державина столь горячи и так сильно воздействуют на читателя?» [Охапкин 2018: 42]. Кузьминский же пришел к Державину через теорию формалистов и биографическую книгу о нем В. Ф. Ходасевича.

В статье «Я до 1957 года» [АГЛ 2А: 486–491] Кузьминский предвосхищает рассказ о своей пробе пера в школьные годы текстом «непечатной» дразнилки, сочиненной юным Охапкиным, повторяя смелый ход Ходасевича («Младенчество»), сопоставившего свое первое слово («Кыс, кыс!») с первым словом младенца Державина («Бог!»). Исходя из этой, пусть и травестийной аналогии, Олегу (который был младше Кузьминского на 4 года и считал себя его учеником) отводится здесь символическая роль Державина.

В фонде Кузьминского из ACRC сохранилось 12 писем к нему Охапкина: одно, датированное 8 июня 1975 года, с запретом публикации своих произведений «в любых западных изданиях»[549], и 11 писем 1979 года[550]. Поводом для возобновления переписки, со слов адресанта, послужило известие о готовящейся Антологии:

Дорогой Костя,

я получил твое единственное письмо в свое время[551], но не стал тогда отвечать, ибо не имел твоего адреса. Этим летом я узнал, что ты готовишь эпохальный труд в четырех томах. На мой взгляд, это будет непревзойденный труд вплоть до первого десятилетия XXI века.

[Там же: 595]

Свое предуведомление к публикации «8 писем с ответом. Олегу Охапкину» Кузьминский начинает словами: «Охапкин Олег Александрович. Поэт. Друг Бродского и Бобышева. Мой» [Там же: 593], а в послесловии восклицает: «Эпистолярис не выродил-ся-таки в наш рукописный XVIII-й век!» [Там же: 602].

В нашей статье письма Охапкина цитируются по рукописям из фонда Кузьминского в ACRC.

II

Концепция периодизации Олега Охапкина изложена им в 11 письмах к Кузьминскому, датированных 16 сентября – 6 декабря 1979 года. Все послания написаны на листах формата А4, каждое завершается на открытке с изображением одного из знаков Зодиака[552]

: 1-е (от 16 сентября, «Весы»), 2-е (27 сентября, «Скорпион»), 3-е (30 сентября, «Стрелец»), 4-е (10 октября, «Козерог»), 5-е (18 октября, «Водолей»), 6-е (25 октября, «Рыбы»), 7-е (1 ноября, «Овен»), 8-е (9 ноября, «Телец»), 9-е (15-е ноября, «Близнецы»), 10-е (22 ноября, «Рак»), 11-е (6 декабря, «Лев»)[553].

Модель предложенного Охапкиным «символического календаря поколений» поэтов основана на том, что историко-литературная периодизация является частью единой системы, подчиненной принципам календарной цикличности (времена года, месяцы, дни недели). Вместе с тем для ее построения и истолкования предлагается совместить: 1) естественно-научный подход, по образцу примененного А. Л. Чижевским к периодизации исторических событий на основе наблюдений над солнечной активностью; 2) символику христианского церковного календаря; 3) метаисторическое описание; 4) филологические штудии.

Согласно этой модели, история культуры циклична. Каждый цикл (= период) включает в себя следующие культурные века: Оловянный, Медный, Золотой, Серебряный, Свинцовый, Бронзовый, Железный, Платиновый. Охапкин соотносит развитие русской поэзии с христианской культурой, прошедшей этап в неполные три цикла, при этом третий из них (еще не завершившийся), он называет «имперским», или «петербургским», и полагает его началом 1711 год – год основания Петром Первым Сената[554]. Хотя автор и сравнивает себя с Гесиодом, его концепция не подразумевает ценностной иерархии; смена одного века другим выражает не деградацию, а причинно-следственные отношения (в русле теории времени астронома Н. А. Козырева, с которым Охапкин поддерживал дружеские отношения и вел переписку).