На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Миф складывается из общего для всех фона условий жизни, который может быть преодолен тем или иным человеческим свойством или качеством – предельно простым, но глубоким и оправдывающим многое. Таким свойством может быть доброта (как для Кузьминского в случае, например, с Г. Я. Горбовским[635]) или, если перевести жизненный план в творческий, – гений (как в случае С. Я. Красовицкого[636]). У Аронзона, по Кузьминскому, такими качествами становятся счастливая любовь к жене, счастливая дружба и смерть. В целом это не противоречит тому, о чем писала в 1979 году Пуришинская: «Его смерть была основным событием в его жизни. Таким же, как поэзия, детство, Россия и еврейство, любовь, друзья и веселье» [Аронзон 2018,1: 55]. Но, кажется, Кузьминский идет дальше. В формировании мифа, оживляя его, наращивая в нем противоречия, он признается, что «не мог поверить – в его [Аронзона] любовь к ней [Рите. –

П. К.]», не смог «своими» глазами увидеть в реальной Рите Пуришинской не «просто красивую женщину» с «майолевской фигурой», а «женщину в стихах – прекраснее всех скульптур Майоля!» [АГЛ 4А:79].

Так утверждается и обновленный автором принцип жизне-творчества: Кузьминский не может уравновесить жизнь и совершенство, не может поверить в такой «взор», которому бы совершенство открыло свою «тайну». Поэтому он и приводит аналогии из «большой» литературы, без которых не может обойтись: миф должен быть противоречив, иначе он утратит свое правдоподобие: «…вот лирика Аронзона – ПЛОТСКАЯ лирика, не нарыв и надрыв Маяковского, не суходрочка Блока – обращены к СВОЕЙ ЖЕНЕ» [Ковалев, Кузьминский 1983а: 79]. Маяковский, Блок, Хлебников, для которых «женщина была тайной, ибо он любил, и был отвергнут», и Аронзон, который «любил – и был любимым» [Там же].

Потому утверждение: «Это единственный пример из поэтов моего поколения – поэт, который любил СВОЮ жену!» [Там же] – выступает органичным для Кузьминского внелитератур-ным аргументом. Кузьминский придерживается принципа неразличения «литературы» и «жизни». Текст в понимании составителя АГЛ неразрывно связан с жизнью его автора, слит с его судьбой и, возможно, уточняет или преобразует ее. Потому смерть некоторых поэтов (Р. Мандельштам, Рубцов, Аронзон) выступает той чертой, которая не отделима от факта их творчества.

В неотправленном письме Пуришинской, процитированном ранее, Кузьминский на сопоставлении Аронзона с Бродским выстраивает свое объяснение ранней гибели первого:

Против мира Иосифа Лёня выставил свой мир, и он – прозрачный. Там, где они сталкиваются, в 60-е годы побеждал Иосиф, в 67-е  – побеждает Лёня. Иосиф – мрак, Лёня – свет. Иосиф – черный ангел, Лёня – светлый. И прозрачны его крыла, как у поденки, как у хризоптеры, как у бабочки-однодневки. Иосиф – темный махаон, совка, «мертвая голова». Иосиф был мудр в юности, Лёня – юн в зрелости. Иосиф будет жить, Лёня – умер. Ибо он – живее Иосифа.

[Кузьминский 2006]

И ответ, в чем же жизненность стихов Аронзона, в чем их не-подвластность физическому уничтожению, кажется, найден: в «прозрачности», в «чистоте, простоте, пустоте»[637] [АГЛ 4А: 128]. И еще в том, что «его стихи слишком прекрасны», так что написавший их и не мог не умереть физически, не мог выдержать такой красоты: «Может, в этом и тайна самоубийства поэта (в “несчастный случай” я не верю)? В этой гармонии в искусстве. <…> Как говорили: “Такой красивый младенец! Явно не жилец на этом свете”»

[Там же: 178, курсив мой. – П. К.].

К моменту составления АГЛ у Кузьминского сложился определенный подход к публикации текстов неподцензурной поэзии. Так, в томе ЗА он довольно резко заявляет: «…печатаю, потому что нашел. А потом – РАЗБЕРЕМСЯ» [АГЛ ЗА: 646]. За этими словами ясно видна поставленная цель – сохранить всё созданное поэтами вопреки условиям, царящим в СССР. И центральным вопросом здесь становятся критерии того, что именно определяет поэта.

Сознавая свою миссию – спасти от забвения стихи и вместе с ними судьбы поэтов-современников, – Кузьминский должен был полагаться исключительно на свой эстетический опыт. Его суждения построены на субъективных впечатлениях, в которых вкусовые пристрастия играют главную роль. Но кроме того, Кузьминский ставит перед собой цель сказать, заявить о «непризнанных гениях»: