Я довольно быстро сдружился с молодыми Антоновыми и, право же, не жаловался на судьбу. Конечно, жить было тесновато: квартира, которую заняли Антоновы, состояла всего из двух комнат и очень маленькой, совершенно темной кухоньки. А семья-то ведь шесть человек, да я седьмой! Но тут с полным правом можно сослаться на русскую поговорку: в тесноте, да не в обиде. В дружной, слаженной семье Антоновых действительно не было не только обиды, но даже намека на нее.
Месяца через два или три после того, как я неожиданно оказался в семье Антоновых, произошло еще одно непредвиденное событие. Вечером в их квартиру вошел человек, одетый в большой, черного цвета овчинный тулуп, полы которого доходили до земли, а поднятый воротник его закрывал и затылок, и уши, и почти все лицо — видны были только очки и нос. На голове у вошедшего была лохматая черная шапка, сшитая из овчины шерстью наружу.
— Здравствуйте! — сказал вошедший.
— Здравствуйте! — недоуменно ответили находившиеся в квартире. — Вам кого?..
— Неужели не узнали? — И вошедший медленно опустил воротник, снял шапку, распахнул полы тулупа…
— Василий Васильевич! Да это же вы?!
Действительно, это был Василий Васильевич Свистунов.
Когда, раздевшись, он уже сидел за столом и пил чай, все наперебой стали расспрашивать его, почему он приехал сейчас, ведь время же неканикулярное: может быть, что-нибудь случилось; почему он никому не писал, что собирается приехать…
На все эти и другие расспросы он ответил только одно:
— После все узнаете. Расскажу… А сегодня, — он обратился непосредственно к Марии Александровне, — разрешите переночевать у вас.
— Да ночуйте сколько вам потребуется, — гостеприимно ответила Антонова. — Тесновато у нас только, но как-нибудь устроимся…
Василий Васильевич лег спать в том же закутке, в котором спал и я. Мы очутились так близко друг к другу, что могли разговаривать шепотом и, таким образом, никому не мешать своим ночным разговором.
Свистунов рассказывал мне, почему он столь неожиданно очутился в Смоленске.
— У меня, — начал он, — как и у других учителей, была отсрочка от призыва в армию. Но потом отсрочки отменили, и я сразу же должен был явиться к воинскому начальнику. А идти мне ох как не хотелось!.. И срок свой я пропустил, продолжал заниматься в школе. Начал даже думать, что, может быть, обо мне как-нибудь и совсем позабудут…
— А они не забыли? — перебил я.
— Не забыли, черти полосатые!..
Из дальнейшего рассказа я узнал, что становой пристав получил предписание об аресте Свистунова. Но вместо того чтобы немедленно выполнить предписание, он тайно предупредил Василия Васильевича о полученной им бумаге и посоветовал:
— Уходите, уезжайте отсюда немедленно!.. Сегодня же вечером. Завтра будет уже поздно… Я совершаю беззаконие, что предупреждаю вас, — добавил пристав, — но я давно знаю вас, понимаю, что вы за человек, и не хочу, чтобы вас отдали под суд или отправили в штрафной батальон… Поэтому уезжайте.
И через два часа Василий Васильевич бежал из школы, захватив с собой лишь самое необходимое.
В Смоленске он намерен был пойти к Ф. В. Воронину, рассказать все как есть и попросить, чтобы тот зачислил его в гимназию в седьмой класс, в который Свистунов перешел еще в одиннадцатом году, но учиться в нем не стал, так как уехал учительствовать, сдав экстерном экзамены на звание сельского учителя.
— Если Воронин не откажет, — говорил Василий Васильевич, — то у меня опять будет отсрочка от призыва в армию: гимназистов в армию не берут.
И Федор Васильевич Воронин действительно зачислил «беглого учителя» в седьмой класс своей гимназии, зачислил, несмотря на то что это грозило большими неприятностями: гимназию могли обвинить в том, что она укрывает дезертиров.
Поселился Василий Васильевич у Антоновых вместе со мной. Чтобы хоть немного расширить жилую площадь, в квартире срочно произвели некоторые переделки. В результате получилась как бы отдельная — длинная и узкая, похожая на коридор, — комнатенка, примыкающая к помещению лавки. Эту-то комнатенку мы со Свистуновым и заняли. В ней было совсем неплохо, если не считать, что в течение всего дня хозяева то и дело проходили через нее: то направляясь в лавку, то из лавки.
По утрам в гимназию я отправлялся вместе с Василием Васильевичем. Вместе с ним возвращался и домой, если только количество уроков у него и у меня было одинаковым. Но из гимназии мы шли не прямо домой, а почти каждый раз заходили в городскую библиотеку и проводили там — в читальном зале — часа по два, по три. Библиотека помещалась в здании городской управы — в доме, над которым возвышалась столь знакомая пожарная каланча. Кстати, на этой самой каланче непременно вывешивался красный флаг, если мороз достигал двадцати двух градусов и больше. Это значило, что занятия отменяются и в гимназию можно было не ходить.
О городской библиотеке я раньше ничего не знал и не пользовался ею. Теперь, насколько возможно, старался наверстать упущенное.