Читаем На Ельнинской земле полностью

Я довольно быстро сдружился с молодыми Антоновыми и, право же, не жаловался на судьбу. Конечно, жить было тесновато: квартира, которую заняли Антоновы, состояла всего из двух комнат и очень маленькой, совершенно темной кухоньки. А семья-то ведь шесть человек, да я седьмой! Но тут с полным правом можно сослаться на русскую поговорку: в тесноте, да не в обиде. В дружной, слаженной семье Антоновых действительно не было не только обиды, но даже намека на нее.

9

Месяца через два или три после того, как я неожиданно оказался в семье Антоновых, произошло еще одно непредвиденное событие. Вечером в их квартиру вошел человек, одетый в большой, черного цвета овчинный тулуп, полы которого доходили до земли, а поднятый воротник его закрывал и затылок, и уши, и почти все лицо — видны были только очки и нос. На голове у вошедшего была лохматая черная шапка, сшитая из овчины шерстью наружу.

— Здравствуйте! — сказал вошедший.

— Здравствуйте! — недоуменно ответили находившиеся в квартире. — Вам кого?..

— Неужели не узнали? — И вошедший медленно опустил воротник, снял шапку, распахнул полы тулупа…

— Василий Васильевич! Да это же вы?!

Действительно, это был Василий Васильевич Свистунов.

Когда, раздевшись, он уже сидел за столом и пил чай, все наперебой стали расспрашивать его, почему он приехал сейчас, ведь время же неканикулярное: может быть, что-нибудь случилось; почему он никому не писал, что собирается приехать…

На все эти и другие расспросы он ответил только одно:

— После все узнаете. Расскажу… А сегодня, — он обратился непосредственно к Марии Александровне, — разрешите переночевать у вас.

— Да ночуйте сколько вам потребуется, — гостеприимно ответила Антонова. — Тесновато у нас только, но как-нибудь устроимся…

Василий Васильевич лег спать в том же закутке, в котором спал и я. Мы очутились так близко друг к другу, что могли разговаривать шепотом и, таким образом, никому не мешать своим ночным разговором.

Свистунов рассказывал мне, почему он столь неожиданно очутился в Смоленске.

— У меня, — начал он, — как и у других учителей, была отсрочка от призыва в армию. Но потом отсрочки отменили, и я сразу же должен был явиться к воинскому начальнику. А идти мне ох как не хотелось!.. И срок свой я пропустил, продолжал заниматься в школе. Начал даже думать, что, может быть, обо мне как-нибудь и совсем позабудут…

— А они не забыли? — перебил я.

— Не забыли, черти полосатые!..

Из дальнейшего рассказа я узнал, что становой пристав получил предписание об аресте Свистунова. Но вместо того чтобы немедленно выполнить предписание, он тайно предупредил Василия Васильевича о полученной им бумаге и посоветовал:

— Уходите, уезжайте отсюда немедленно!.. Сегодня же вечером. Завтра будет уже поздно… Я совершаю беззаконие, что предупреждаю вас, — добавил пристав, — но я давно знаю вас, понимаю, что вы за человек, и не хочу, чтобы вас отдали под суд или отправили в штрафной батальон… Поэтому уезжайте.

И через два часа Василий Васильевич бежал из школы, захватив с собой лишь самое необходимое.

В Смоленске он намерен был пойти к Ф. В. Воронину, рассказать все как есть и попросить, чтобы тот зачислил его в гимназию в седьмой класс, в который Свистунов перешел еще в одиннадцатом году, но учиться в нем не стал, так как уехал учительствовать, сдав экстерном экзамены на звание сельского учителя.

— Если Воронин не откажет, — говорил Василий Васильевич, — то у меня опять будет отсрочка от призыва в армию: гимназистов в армию не берут.

И Федор Васильевич Воронин действительно зачислил «беглого учителя» в седьмой класс своей гимназии, зачислил, несмотря на то что это грозило большими неприятностями: гимназию могли обвинить в том, что она укрывает дезертиров.

Поселился Василий Васильевич у Антоновых вместе со мной. Чтобы хоть немного расширить жилую площадь, в квартире срочно произвели некоторые переделки. В результате получилась как бы отдельная — длинная и узкая, похожая на коридор, — комнатенка, примыкающая к помещению лавки. Эту-то комнатенку мы со Свистуновым и заняли. В ней было совсем неплохо, если не считать, что в течение всего дня хозяева то и дело проходили через нее: то направляясь в лавку, то из лавки.

10

По утрам в гимназию я отправлялся вместе с Василием Васильевичем. Вместе с ним возвращался и домой, если только количество уроков у него и у меня было одинаковым. Но из гимназии мы шли не прямо домой, а почти каждый раз заходили в городскую библиотеку и проводили там — в читальном зале — часа по два, по три. Библиотека помещалась в здании городской управы — в доме, над которым возвышалась столь знакомая пожарная каланча. Кстати, на этой самой каланче непременно вывешивался красный флаг, если мороз достигал двадцати двух градусов и больше. Это значило, что занятия отменяются и в гимназию можно было не ходить.

О городской библиотеке я раньше ничего не знал и не пользовался ею. Теперь, насколько возможно, старался наверстать упущенное.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное