Читаем На Ельнинской земле полностью

— И вы что же… — начал было я, не понимая, к чему клонит Василий Васильевич.

— Да ничего… Я сразу же отправился в город, чтобы дождаться там вечера. Ну и поесть чего-нибудь хотелось… А вечером, часов около восьми, снова пришел к уже знакомому месту. И в потемках очень осторожно, чтобы никто не услышал, оторвал от забора сначала одну тесину, а затем другую. Оторвал не совсем, а так, что они еще висели на верхних гвоздях. Вот таким способом и получилась лазейка…

Из дальнейшего выяснилось, что Василий Васильевич воспользовался этой лазейкой и очутился на запретной территории. И, долго не раздумывая, шмыгнул в солдатский сортир, который не пустовал, кажется, ни одной минуты: одни солдаты уходили, другие приходили, уходили другие, появлялись третьи… Там было мокро, грязно, промозгло. Но, кроме того, там была еще и абсолютная темнота. Она-то и пригодилась Василию Васильевичу: в темноте никто не мог заметить, что он посторонний, «чужой». И Василий Васильевич начал расспрашивать, не знает ли кто из солдат Андрея Седых, которого недавно перевели сюда из Сибири.

Одни отвечали, что не знают, другие — что, мол, знаем, но он-де не в нашей казарме, а в какой-то другой… Наконец один ответил, что Андрея Седых знает хорошо, потому что их койки стоят в казарме почти рядом.

— Да зачем он тебе? — спросил у Свистунова невидимый в потемках солдат. — Кто ты такой?

Василий Васильевич тихонько, на ухо рассказал солдату, кто он такой, зачем приехал, и попросил передать Андрею Седых, чтобы тот сейчас же пришел сюда к нему.

— Я ждал, — рассказывал мне Василий Васильевич, — и не знал, придет ли ко мне Седых или, может, солдат выдаст меня и придет не Седых, а кто-то совсем другой, и тогда уже не избежать мне больших неприятностей… Но солдат не выдал: пришел-таки Андрей Седых. И пришел не один, а с двумя товарищами. Пока длилось наше с Андреем свидание в сортире, они оба стояли снаружи и зорко следили, не идет ли кто-либо подозрительный…

Свистунов, помолчав немного, как бы еще раз припоминая то тревожное свидание, ради которого он ездил в Витебск, продолжал:

— Проговорили мы с Андреем часа полтора. Говорили больше шепотом. Он очень обрадовался, что я приехал. И настроение у него сразу изменилось… Словом, я не напрасно поехал… Ну а потом Андрей и его товарищи дошли со мной до лазейки. Там мы и простились. Я сразу же отправился на вокзал, а они в казарму, пока их там не хватились.

Рассказ о свидании в солдатском сортире сильно взволновал меня. Я просто восхищался Василием Васильевичем, я думал, что только он один вот так, долго не раздумывая, с полной готовностью, с открытым сердцем мог броситься невесть куда, чтобы встретиться — хотя бы на полтора часа! — с человеком, попавшим в беду. То, что свидание могло состояться лишь в солдатском сортире, еще больше подчеркивало весь драматизм положения, в которое попал солдат, всю необычную горестность его судьбы и придавало поступку Свистунова еще большее значение, еще большее благородство. И пусть практически все кончилось ничем, встреча и разговор Свистунова с Андреем Седых были для меня примером большого мужества и большой человечности.

12

В «воронинской академии» еще, пожалуй, никто не знал, что я пишу стихи. А мне, конечно, хотелось, чтобы знали. И тут как раз представился удобный случай, чтобы показать себя.

Мы, ученики четвертого класса, получили домашнее задание — написать сочинение на тему «Кавказ по произведениям А. С. Пушкина». Собственно, из произведений Пушкина необходимо было знать, пожалуй, лишь одно стихотворение — «Кавказ подо мною. Один в вышине…». Положив это стихотворение в основу, мы должны были своими словами рассказать, каким представляется Кавказ человеку, находящемуся «в вышине» — на одной из вершин Кавказского хребта.

Вспомнив, что самое первое мое стихотворение было написано о Кавказе, я подумал: а не написать ли мне стихами и свое школьное сочинение? Право же, это будет на редкость интересно: все напишут прозой, а я стихами!.. И разговоров же потом будет!

И я начал:

Так вот ты каков, мой священный Кавказ!
Я всею душою стремилсяТебя посмотреть еще в детстве хоть раз,К тебе я мечтой уносился…

Что было дальше в моем описании Кавказа, я не помню. Но помню, что все стихотворение было написано в столь же приподнятом тоне, словно я и впрямь попал на Кавказ и, глядя на него с высоты, никак не могу оторваться от той великолепной и величественной картины, которая вдруг открылась перед моими глазами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное