На Ельнинской земле

Я получил два небольших денежных перевода: один от Василия Васильевича Свистунова из Сибири, другой от учительствовавшей в нашей волости Агафьи Михайловны Васильевой, которая также принимала самое живое участие в моей судьбе. У меня, таким образом, завелись собственные деньги. Меньшую часть их я потратил на приобретение вдруг понадобившихся новых учебников, на покупку тетрадей и других школьных принадлежностей. На остальные начал обедать в ученической столовой, которая только что открылась. Правда, обеды там готовили плохие, но и на том я говорил спасибо, так как довольствоваться едой, которой потчевал меня Корнеич, было никак нельзя. Да и стоил обед всего двадцать копеек. А это тоже мне на руку. Словом, я считал себя вполне удовлетворенным.

Но месяца через полтора деньги кончились, и я опять остался ни с чем. Однако, испытав «сладость» ученических обедов, я не хотел уже мириться с отсутствием их. И передо мной неизбежно встал вопрос: где бы это хоть немного подзаработать?..

И возможность подзаработать вскоре появилась. По рекомендации одного из педагогов — по-видимому, это был наш классный наставник Степан Дмитриевич Никифоров — меня пригласили давать уроки отстающему ученику. Обычно в качестве репетиторов рекомендовали гимназистов старших классов. Но на этот раз было почему-то сделано исключение: я-то был только еще в четвертом классе. Однако же меня рекомендовали.

Не помню, в какой школе учился мой подопечный. Помню лишь, что звали его Ваней и что было ему лет одиннадцать-двенадцать. Отставал он по арифметике и по русскому языку. Отец Вани — то ли лавочник, то ли владелец кустарной мастерской — сказал, что берет меня пока только на месяц, а там, мол, видно будет; что заплатит он мне за месяц пятнадцать рублей; что приходить я должен через день и заниматься с Ваней не менее полутора часов.

Условия вполне приемлемые. Неудобство заключалось лишь в том, что ученик мой жил в Заднепровье, где-то в районе Старо-Московской улицы, и ходить к нему было далековато. Кроме того, настал уже декабрь, начались холода, которые здорово пробирали меня, пока я, бывало, дойду до своего Вани. Одет я был не по-зимнему. Самой главной моей защитой от холода была «генеральская» шинель. Но и в ней резкий зимний ветер продувал меня до костей, особенно когда я переходил по мосту Днепр.

Однако я стойко переносил все, и уроки мои продолжались.

6

Почти одновременно с первым мне предложили и второй урок, урок несколько необычный.

Вместе со мной в четвертом классе учился сын богатого смоленского торговца и домовладельца Налоева — мой тезка Михаил Налоев. Учился Налоев плохо: такой балл, как тройка, встречался в его дневнике крайне редко. Там стояли преимущественно двойки либо даже единицы. И вот однажды он подошел ко мне и спросил: не могу ли я по вечерам заниматься с ним, давать ему уроки? Я ответил, что это, по-видимому, невозможно: ведь я же сам учусь в том же четвертом классе, где и он, как же в таком случае я смогу обучать его, Налоева, тому, чего и сам пока еще не знаю?

— Сможешь, — сказал Налоев. — Ты ведь готовишь уроки, которые нам задают. Стало быть, наверняка сумеешь объяснить мне то, что приготовил. А большего мне и не нужно. Если же ты, предположим, не успел приготовить, то будешь готовить со мной вместе… Ну как, согласен?

Налоев пообещал, что получать я буду тридцать рублей в месяц. А заниматься с ним — ну хотя бы только час, от силы полтора.

Предложение было весьма заманчивым, и я ответил:

— Может быть, в самом деле попробовать?

— Попробуй! — И Налоев подробно объяснил мне, куда и когда прийти к нему.

Может быть, я и не отважился бы давать уроки своему однокласснику, но я был совершенно уверен, что если умело и обстоятельно объяснить ученику урок, то, каким бы отстающим ни был этот ученик, он все поймет, все усвоит и двойки уже не будут угрожать ему. Я был уверен и в том, что умение объяснить непонятное у меня определенно есть. Вероятно, я преувеличивал свои возможности, но в ту пору никакого преувеличения не замечал.

7

Налоев, как и первый мой ученик, жил в Заднепровье, но совсем недалеко от верхней части города. Поэтому ходить к нему было куда легче. Жил он в двухэтажном каменном доме своего отца. На втором этаже у него была большая отдельная комната — с камином в углу, с двумя окнами, выходившими на улицу. В комнате стояли красивый письменный стол, несколько кресел, у стены кожаный диван и книжный шкаф.

Первый раз, как, впрочем, и впоследствии, я пришел к Налоеву вечером. На письменном столе горела большая керосиновая лампа под зеленым абажуром, окна были закрыты плотными шторами, в камине, поставленные вертикально, жарко пылали березовые дрова. Это было для меня совершенно ново: я еще ни разу не видел камина и не знал, как он топится.

О такой комнате, какая была у моего товарища по гимназии, я не мог даже мечтать, так как сознавал, что мечты эти напрасные, они никогда не осуществятся…