На Ельнинской земле

Василий Васильевич читал главным образом газеты и в редких случаях книги. Я газет не любил, очевидно, потому, что часто не понимал сути того, о чем в них говорилось. Пытался по газетам следить за ходом войны, но и то неудачно: сообщения о военных действиях писались так неопределенно, так однообразно и скучно, что не хотелось и читать. А если и прочитывал, бывало, то все же составить сколько-нибудь ясное и определенное представление о том, как идут дела на фронте, не мог. Из периодических изданий я читал лишь журнал «Сатирикон», в котором меня особенно привлекал остроумный, смешной, а часто и весьма злой и ядовитый раздел «Почтовый ящик». Других журналов библиотека, по-видимому, не выписывала. Во всяком случае, я их не видел там. И налегал поэтому больше на книги.

Можно сказать, что именно с той зимы я и начал регулярное чтение книг. Книга сделалась постоянным моим спутником, и я использовал каждую возможность, чтобы прочесть что-либо. И еще до начала летних каникул и в читальне и дома (а дома чаще всего читал Василий Васильевич, читал вслух специально для меня) я познакомился с такими произведениями литературы, как «Хаджи Мурат» Л. Н. Толстого, «Детство» М. Горького, «Очерки бурсы» Н. Г. Помяловского, «Виктория» и «Голод» Кнута Гамсуна, «Стелла» Камилла Фламмариона, «Хроника села Смурина» и «По градам и весям» П. В. Засодимского, «Штундист Павел Руденко» Степняка-Кравчинского, «Овод» Э. Войнич…

Книги, как это видно из перечня их, были весьма разнохарактерные, разнобойные, взятые без всякого отбора. Но это, может быть, даже и хорошо. Хорошо потому, что каждая из них по-своему раскрывала передо мной какую-либо дотоле неизвестную мне сторону жизни и тем самым внутренне обогащала меня, делала мои представления об этом мире гораздо шире, каждая оставляла в душе свой, непохожий на другие след.

Хотел я познакомиться и с тогдашней поэзией. Но когда попросил в библиотеке стихи кого-либо из живых поэтов, то мне могли предложить лишь два сборника Игоря Северянина: «Громокипящий кубок» и второй, с каким-то другим названием.

Знавший до того времени лишь поэзию русских классиков и совсем не подозревавший, что стихи можно писать и по-другому, иначе, чем писали они, я сразу же заприметил, что Северянин пишет именно по-другому. И его стихи в известной мере заинтриговали меня. Я, правда, не мог тогда решить, хорошо это или плохо, что поэт как бы вовсе отвергает классику, предлагая взамен ее свои собственные стихи, написанные «по-новому». Но то, что северянинская поэзия коренным образом отличалась от классики, понять было совсем нетрудно. От классики у Северянина остался разве только столь знакомый мне плавный и певучий силлабо-тонический стих. Но даже эту плавность и певучесть Северянин «преобразил» до такой степени, что они превратились в его стихах в нечто слишком пышно-красивое, приторно-слащавое, в нечто неестественное и потому неприятное. Ну, например, такое всем известное стихотворение:

Это было у моря, где ажурная пена,Где встречается редко городской экипаж.Королева играла в башне замка Шопена,И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Было все очень просто, было все очень мило,Королева просила перерезать гранатИ дала половину, и пажа истомила,И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.А потом отдавалась, отдавалась грозово,

До восхода рабыней проспала госпожа…

Я предпочитал, если так можно определить, стихи реалистические, достоверные, простые. А тут в каждом слове невообразимая «изысканность», невероятная «красивость», «необыкновенность». Морская пена — непременно ажурная. И непременно городской экипаж, а не какая-либо там карета или тем более пролетка. И наконец, паж перерезал для королевы не какой-либо вульгарный фрукт вроде яблока, а фрукт «изысканный», «нездешний», с «красивым» названием — гранат.

А в результате не верилось в реальность того, о чем написал поэт. На самом деле не было никакого замка, никакой королевы. Все это лишь выдумка, совершенно пустая по смыслу.

Прочел я и многие другие стихи Северянина, в частности его знаменитое стихотворение «Ананасы в шампанском». Но и оно мне не понравилось.

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!

Крикливости и красивости много. Но за ними опять-таки смысловая пустота.

Впрочем, одна стихотворная миниатюра, которую я прочел, по-видимому, несколько позже, понравилась мне, и я даже запомнил ее наизусть. Правда, написана она была в несколько иной манере, чем другие стихи Северянина. Вот эта миниатюра: