На Ельнинской земле

Нашим преподавателем по языку и литературе, как об этом я уже говорил раньше, был Степан Дмитриевич Никифоров. Но заглазно гимназисты называли его не иначе как Степка, хотя это пренебрежительное прозвище нельзя было считать удачным: оно ни с какой стороны не подходило Никифорову, не выражало ни одной особенности его поведения, ни одной черты его характера — ни большой, ни малой. Никифоров был человеком серьезным, представительным, знающим и — несмотря на неуважительное прозвище! — пользовался большим авторитетом как среди преподавателей гимназии, так и среди учащихся. Но раз уж все его звали Степкой, то, каюсь, не отставал от всех и я. И я с нетерпением, с душевным трепетом ждал, когда же Степка прочтет наши ученические сочинения и вернет их уже с отметками.

Ожидание длилось дней пять. Наконец моя тетрадь очутилась у меня в руках. Я развернул ее и остолбенел: никакой отметки Степка мне не поставил. Вместо нее под сочиненными мною стихами о Кавказе красными чернилами и очень твердым и четким, чуть ли не каллиграфическим почерком было написано: «Прошу точно выполнять заданные работы, не допуская неуместных вольностей!» И дальше подпись: «С. Никифоров».

Слова, написанные красными чернилами, которые я сразу же и навсегда запомнил, прозвучали для меня как грозный окрик и даже как решительный запрет писать стихи… Я растерялся, я недоумевал: почему он так написал? В чем дело?..

Вероятно, Степан Дмитриевич был по-своему прав. Но понять это мне было тогда трудно. Я придавал стихотворной форме (именно форме как таковой) непомерно большое значение. Я считал, что мое сочинение заслуживает хорошей отметки уже за то, что оно написано стихами. Словом, положительно все, написанное в рифму, заслуживало, по моим понятиям, особого внимания. И потому я иногда писал стихами даже адреса на конвертах, если посылал кому-либо письма. И гордился этим: смотрите, мол, как я умею!..

Так, однажды я послал в действующую армию своему брату Нилу письмо с нижеследующим стихотворным адресом на конверте:

Где снаряды с шрапнелями рвутсяИ где сыплются пули, как град,Где за мать за Россию дерутся,У меня там есть родственник — брат.Вид имеет такой молодцовский,В Преображенском, в десятой живет.

Он в лейб-гвардии. Нил Исаковский —Всякий так мово брата зовет.Я прошу вас письмо мое этоПоскорее ему передать,Чтобы мог я дождаться ответа

И о здравии брата узнать.

По подчеркнутым словам было легко установить, что письмо отправляется в лейб-гвардии Преображенский полк, в десятую роту. Но меня, как стихотворца, несколько смущало, что слово «Преображенский» не укладывается в стихотворный размер — получается лишний слог. Все же, подумав, я решил, что звуки «е» и «о» в слове «Преображенский» при произношении как бы сливаются в один слог и получается нечто вроде «Пребраженский». Значит, нарушения стихотворного размера уже нет. Далее, вместо слова «моего» я поставил «мово». Такую форму слова я считал вполне допустимой, поскольку встречал ее во многих народных песнях и частушках и даже в стихах А. В. Кольцова.

Главное, однако, заключалось в том, что мое письмо со стихотворным адресом не только дошло до брата, но и вызвало, как он писал мне после, множество разговоров среди солдат. Иные солдаты специально приходили к брату, чтобы своими глазами увидеть и прочесть диковинный адрес…

Далеко не сразу я понял, что писать стихами адреса на конвертах либо даже школьные сочинения — это совсем не доблесть и не талантливость; что писать стихами следует лишь о том, чего нельзя выразить без стихов. Только так.

Между тем есть немало людей, считающих, что все сочиненное стихами гораздо весомей, значительней, интересней для читателя, чем написанное прозой. Я до сих пор помню брошюру одного смоленского агронома, который в стихах поучал крестьян, как они должны обрабатывать свою, тогда еще единоличную, ниву. Поучения были вроде таких:

Чтобы пашенку пахать,Надо раненько вставать,Надо раненько вставать,Да и лошадь запрягать,Надо лошадь запрягать,Затем в поле выезжать…

Но тоненькая агрономическая брошюрка — это еще туда-сюда. А не так давно я видел четыре объемистых машинописных тома, в которых некий профессор (профессор!) стихами излагал историю России! Даже теперь в некоторых газетах можно встретить стихотворные репортажи, в которых рассказывается о событиях, происходящих в нашей стране.