На Ельнинской земле

Я выписал себе ежемесячный журнал «La Ondo de Esperanto» («Волна эсперанто»). Меня особенно интересовали печатавшиеся в нем стихи, написанные по-эсперантски. Одно из стихотворений — называлось оно «Девятый вал», автором его был некий Шринд — я даже перевел на русский язык. Оно привлекало меня тем, что направлено было против войны, и потому показалось мне чрезвычайно смелым. Мысленно я даже отнес его к произведениям такого рода, которые царское правительство обычно запрещает. На самом деле стихотворение «Девятый вал» было самым заурядным пацифистским стихотворением, написанным к тому же слишком общими словами. Помню из него такие строки:

…И стоны от ран и предсмертных мученийРастрогали камни, и камни — рыдают.

Кончалось стихотворение нижеследующей строфой:

Придет, непременно придет Вал Девятый,Разрушит он рок ненавистной преграды,И мир отдохнет после битвы проклятой,Любовь возликует за муки в награду.

Вероятно, в некоторой неловкости приведенных строк сказалось несовершенство перевода. Но и сам оригинал не был свободен от этих неловких выражений, от весьма неопределенных, расплывчатых символов.

Свой первый перевод я напечатал затем (летом семнадцатого года) в «Народной газете», которая выходила в Ельне.

2

В журнале «Волна эсперанто» чаще других печатались стихи ныне покойного поэта-эсперантиста Георгия Дешкина. Они мне чрезвычайно нравились, и некоторые из них я помнил наизусть.

Георгий Дешкин, как я узнал впоследствии, писал и русские стихи. Одно время — в первые годы революции — он даже занимал какую-то руководящую должность в Союзе поэтов, существовавшем в Москве. Но прежде всего он был поэтом-эсперантистом. И его знали эсперантисты многих стран по тем многочисленным сборникам, которые он выпустил.

Стихи на языке эсперанто, а также художественную прозу писали не только у нас, но и в других странах мира. Я думаю, что уже в те годы существовала довольно обширная эсперантская литература, а сейчас она, несомненно, очень и очень увеличилась в своем объеме. И я как-то задумался над тем, почему ни одно произведение писателей-эсперантистов не стало сколько-нибудь значительным явлением литературы, каким могло стать произведение, написанное, например, на русском, либо французском, либо каком-нибудь другом языке? Почему у нас никто не знает Георгия Дешкина, никто, кроме узкого круга эсперантистов? Почему он — человек отнюдь не бесталанный — не мог сказать того нового слова в поэзии, которое, казалось бы, должен был сказать и которое сказали многие поэты, писавшие на русском языке?

Разгадка этого заключается, по-моему, в языке. Эсперанто, хотя и является языком довольно гибким и на нем можно выражать довольно сложные мысли и понятия, все же остается языком условным, вненациональным, языком дистиллированным, если так можно определить.

Талантливое, подлинно художественное произведение литературы — будь то стихи или проза — обязательно должно заключать в себе национальные черты, и написать его можно только на живом национальном языке. Мне кажется это абсолютно бесспорным.

Между тем совсем недавно некоторые преподаватели Литературного института имени Горького весьма настойчиво, весьма серьезно уверяли своих питомцев, что национальные черты в литературе вообще, а в поэзии в частности, это чепуха, это-де пережиток прошлого, который надо решительно отбросить. Ни национальные черты того или иного народа, ни язык, на котором говорит этот народ, в художественном творчестве роли не играют. Главное — чтобы у человека был талант, было умение писать. Остальное-де все приложится.

Я знаю, что так думали, а может быть, думают и сейчас не только некоторые преподаватели Литературного института, но и многие другие люди, в том числе писатели.

Таким образом, литературный талант отрывается от национальной почвы, от родного национального языка, его лишают национальных особенностей, его изображают как нечто наднациональное и, по сути дела, отвлеченное.

По-моему, таких талантов не бывает. Тот, кто думает, что они могут быть, глубоко заблуждается.

Всем этим я вовсе не хочу опорочить язык эсперанто, как это показалось некоторым, прочитавшим в «Литературной газете» (9 июня 1971 года) мою беседу с Евгением Осетровым. Нет, я хотел лишь еще раз подчеркнуть, что главным для литератора должен быть родной язык, язык живой и национальный. Эсперанто главным языком ни для кого не является. Он всегда был и остается лишь языком вспомогательным, каким его и представлял себе создатель эсперанто доктор Заменгоф.

3