После того как городская продовольственная лавка отпустила нашему кооперативу мешок сахарного песку, а ближайшая пекарня согласилась каждое утро давать по сотне французских булок, кооператив мог приступить уже к практической работе. Всю эту работу вели специально выделяемые дежурные, главным образом старшеклассники, которые на время дежурства освобождались от уроков. Все, казалось, хорошо. Но вот беда: идти в пекарню за булками опять-таки никто не хотел, хотя пекарня находилась совсем рядом, а нести вдвоем корзину с булками было проще простого. И почти каждое утро повторялось то же, что было с самоваром: в пекарню приходилось идти Свистунову. Хорошо еще, что он находил себе пару…
Самовар ставили обычно в гимназической библиотеке: там, возле печки, было весьма удобное место для него. Нагревали самовар не углем, а сухими березовыми чурочками, коротко напиленными и мелко поколотыми.
Священнодействие у самовара начиналось одновременно с началом третьего урока — последнего перед большой переменой. И, надо отметить, «любовь к самовару» становилась в эти минуты едва ли не всеобщей: вместо обычных двух дежурных в библиотеке собиралось до десяти человек! И никто уходить от самовара ни за что не хотел.
А все объяснялось просто: ученик, не знавший урока и боявшийся, что его-то как раз и вызовут, обращался к учителю:
— Я сегодня дежурный по самовару. Разрешите уйти?..
И учитель разрешал, так как была договоренность — дежурных с урока отпускать. Иногда случалось и так, что «дежурных по самовару» в одном и том же классе оказывалось два. Второй тоже обращается к учителю:
— И я сегодня дежурный. Отпустите, пожалуйста…
Учитель недоуменно пожимает плечами, но отпускает и второго «дежурного». В других классах в это время происходило то же самое. И там, оказывается, были «дежурные», прямо-таки рвавшиеся к самовару, чтобы успеть приготовить его к большой перемене. Словом, не один раз некоторые гимназисты укрывались за жестяным, грубо сработанным самоваром от грозивших им двоек и единиц. Но к самовару между тем продолжали относиться по-прежнему: высокомерно и пренебрежительно. И ничем не хотели помочь тем, которые на самом деле были «дежурными по самовару».
Самовар поспевал обычно перед самым звонком на большую перемену. Его из библиотеки переносили в актовый зал и торжественно ставили у окна на конец длинного стола, на котором уже были расставлены белые кружки и возле которого на двух венских стульях стояла большая продолговатая корзина, наполненная свежими, еще теплыми булками… А тут кстати раздавался и звонок. И — «флаг поднят, ярмарка открыта!» — начиналось шумное и веселое чаепитие.
Ученический кооператив просуществовал несколько месяцев. Закрылся он лишь тогда, когда перестали отпускать для него как сахар, так и булки.
По утрам мы всегда отправлялись в гимназию все вместе — двое Свистуновых и я. Удобнее всего нам было бы внизу, у моста через Днепр, сесть на трамвай и на трамвае доехать почти до самой гимназии. Но, экономя деньги, мы предпочитали ходить пешком, несмотря на то что расстояние до гимназии отнюдь не было коротким. Идти к тому же приходилось почти все время в гору. А горы и подъемы в Смоленске довольно-таки крутые.
Обычно мы поднимались по крутой Верхне-Метропольской улице, доходили до Соборного двора и, миновав его, шли дальше.
Почти в самом начале улицы с левой стороны ее стоял небольшой, но казавшийся весьма уютным деревянный дом, окрашенный в серо-голубую краску. Три его окна, расположенные по фасаду, были обращены в сторону улицы. А выше их находилось еще одно окно, по форме и размеру точно такое же, как и нижнее. Меня особенно привлекало верхнее окно. Это второй этаж, решил я. Там, наверно, живет какая-то хорошая девушка, — и обязательно умная и красивая. Комната у нее, должно быть, небольшая, всего одно окно, но зато непременно светлая, чистая, радостная, такая, что лучше и не надо. Так я фантазировал и предполагал тогда. В иную комнату я и не поселил бы хорошую девушку, будь то в действительности либо только в воображении.
Подобное представление о девушке пришло ко мне, несомненно, из книги, где я мог прочесть о какой-либо особе, жившей в мезонине. Но любопытно то, что мое предположение постепенно и как бы само собой перешло в полную уверенность, что да, там наверху живет именно девушка, что она, может быть, даже видит нас, когда мы проходим мимо, и я, возможно, когда-нибудь встречусь с ней.