На Ельнинской земле

В вокзальной сутолоке и суматохе я каким-то образом отбился от своих земляков и остался совершенно один. Искать их было бесполезно: я все равно никого не нашел бы, да к тому же и поезд мог двинуться в любую минуту. Поэтому я решил ехать один, полагая, что в пути, во время больших остановок, обязательно столкнусь с кем-либо из них, а там узнаю и о других.

Я взялся уже за поручни, чтобы войти в вагон, как вдруг ко мне подошел незнакомый человек.

— Слушай, парень, — сразу начал он, — я вижу, у тебя мешок есть.

— Есть, — подтвердили.

— И он тебе, наверно, не очень нужен? — продолжал незнакомец.

— Да, конечно, — не понимая, в чем дело, ответил я. — Он пустой, и класть в него пока нечего.

— Тогда давай поменяемся, — предложил незнакомец. — Ты мне мешок, а я тебе вот эту корзинку.

В левой руке у него действительно была корзинка, которую он держал за железную ручку на крышке. Корзинка, сплетенная из белых прутьев, выглядела весьма красиво. И размер ее в самый раз: и не громоздка и не слишком мала.

— Согласен! — ответил я на предложение.

— Ну вот и хорошо!

Но прежде чем передать мне корзинку, незнакомец вынул из кармана ключик и отомкнул замочек, висевший на корзинке. Затем открыл крышку. Внутри ничего не было.

— Ну что ж, давайте, — повторил я, и обмен состоялся.

В вагон я вошел уже с этим своим приобретением. Вот теперь, думал я, будет что брать в дорогу. А то ведь дома нет ни сундучка, ни тем более чемодана. Я только не понимал, почему незнакомец отдал мне такую хорошую вещь за старый грязный мешок. Для чего он ему непременно был нужен?

В вагоне я смог занять лишь сидячее место на боковой скамейке. Но был рад и этому.

Поезд отправился уже совсем в потемках. Отправился без единого огонька, как это было потом, в годы Великой Отечественной войны. Пассажиров предупредили, что в нескольких верстах от Новочеркасска поезд могут обстрелять. И если начнется обстрел, то лучше всего лечь на пол и, уж во всяком случае, не выглядывать в окна.

Предупреждение это оказалось не напрасным. Белоказаки действительно открыли огонь, но, к счастью, от обстрела никто не пострадал.

После того как мы миновали зону обстрела, я поставил корзинку на колени, склонил на нее голову и впервые за несколько последних дней заснул безмятежным сном.

2

Утром поезд очень долго стоял на какой-то станции, стоял столько, что пассажиры успели по нескольку раз сходить на привокзальный базар. Сходил туда и я. Базар по тому времени показался мне богатым. Но что из того, если моя наличность составляла лишь пять рублей? Все же я каким-то образом ухитрился купить за эти деньги связку баранок-сушек — всего двенадцать штук. Придя в вагон, две сушки я съел, запивая горячей кипяченой водой из жестяной консервной банки. Остальные спрятал в корзинку, под замок.

Две сушки в день, и ни крошки больше, — такую жесткую норму установил я для себя. Это потому, что поезд шел чересчур медленно, по различным причинам подолгу задерживался на больших и малых станциях. А иногда останавливался прямо в поле и простаивал там по часу, по два, а то и по три. При таком положении я, по моим расчетам, мог добраться до дому лишь дней через шесть. Стало быть, и сушки следовало расходовать так, чтобы их хватило на все эти шесть дней, на всю дорогу.

Вечером я почувствовал, что заболел. Меня знобило, сильно болела голова, ощущалась ломота во всем теле. Наверно, простудился, думал я: прошлая ночь была довольно холодной, а сквозняки из-за того, что стекла во многих окнах выбиты, беспрепятственно гуляли по вагону.

Простуды я не боялся, полагая, что пройдет дня два-три и все придет в норму. Но к следующему вечеру мне стало совсем худо. Трудно было даже встать с места. И я решил, что у меня тиф, который свирепствовал тогда повсюду. Хотелось только одного: доехать до Воронежа. Там я сошел бы с поезда и как-нибудь добрался до больницы…

Иногда начинало казаться, что и до Воронежа я не доеду, не успею, так плохо было мне.

Все сложилось, однако, иначе. Я не только доехал до Воронежа, а поехал и дальше, чувствуя, что начинаю выздоравливать. Появилась уверенность, что теперь как-нибудь доеду и до Павлинова, а там доберусь и до Глотовки.

Помню, что во время стоянки поезда в Воронеже я съел две последние сушки…

3

Поезд пришел в Козлов (теперешний Мичуринск) перед вечером. Здесь предстояла пересадка на Смоленск.

На платформе я отошел в сторонку и ждал, не подойдет ли кто из земляков, ехавших со мной в одном поезде. Сам я из-за своей большой близорукости не отважился искать их в толпе пассажиров.

Ко мне подошли трое, стали расспрашивать, как ехал, рассказывали о себе. Теперь мы уже вчетвером поджидали, не появятся ли остальные. Но никто не объявился: наверное, они, сойдя с поезда, сразу ушли в город.

— Давайте и мы пойдем туда же, может, найдем чайную или столовую, — предложил самый старший из нас — мужик с большой окладистой бородой. На нем был бобриковый, рыжеватого цвета пиджак, доходивший почти до колен, на ногах сапоги, а на голове шапка из бараньего меха.

— Пойти-то можно, — ответил я, — да ведь денег нет ни копейки.