— Болел я тяжело, — продолжал рассказывать Филимон, — и плох был до такой степени, что ни я сам, ни те, кто лечил меня, не надеялись на благополучный исход. Все же каким-то чудом остался жив. Вот видишь сам: это же я, не тень с того света, — пошутил он и, немного помолчав, заговорил снова: — Осенью кое-как добрался до дому. Тебя уже не было в Глотовке, поэтому и не встретились мы. А дома увидел, что приходить было незачем: я мог стать только лишней обузой для отца, а у того и без меня обузы столько, что на десятерых хватит. Помочь ему я ничем не мог: болезнь дала какие-то зловредные осложнения. Я и на ногах держался едва-едва, ходить не мог, только шкандыбал кое-как. С руками то же самое. Плохо они слушались меня. Словом, пришел я домой полным инвалидом… Как тут быть? Что делать?.. Надумал я, — продолжал Филимон, — куда-нибудь уехать. А куда — и сам не знал… С трудом добрался до Павлинова. Сижу и думаю: куда податься-то?.. Признаться, даже такие мысли приходили: может, лучше под поезд броситься?.. Не знаю, что было бы со мной, — Филимон помолчал с минуту, — если бы случайно не познакомился я в Павлинове с одной женщиной, вдовой: муж-то ее, красноармеец, погиб на фронте. Вот эта женщина и взяла меня к себе, кормила, лечила, как могла выхаживала. И смотри, какой я теперь стал: и делать кое-что могу, и ходить, хоть и с палочкой. А скоро совсем поправлюсь. И все это она — моя жена…
Я, в свою очередь, рассказал, что случилось со мной после того, как простились мы с ним в Ростове…
Стало уж совсем темно, и Филимон заторопился:
— Надо поскорее домой. А то жена будет беспокоиться: уходил ненадолго, а просидел с тобой вон сколько!..
Я немного проводил Филимона, и мы с ним расстались в надежде, что скоро встретимся снова, и притом встретимся не один раз.
Но надежды наши не оправдались: вскоре до меня дошла весть, что Филимон умер. Последствия заболевания тифом были, очевидно, настолько серьезны, что их не выдержал даже могучий организм балтийского моряка.
На краю деревни Высокое стояла самая обыкновенная крестьянская хата. Рядом с ней небольшой амбар и дальше, кажется, сарай или еще что-то. К постройкам примыкал довольно обширный сад и огород. Все эти «владения» были обнесены тыном. Принадлежали они двум братьям Платовым. Их имена я позабыл.
Кто такие Платовы, откуда они появились в Высоком, на какие средства жили и чем занимались — об этом мне ничего не известно. Однако я помню, что одевались Платовы по-городскому, выписывали газеты и журналы и, несомненно, относили себя к категории людей интеллигентных.
Жили Платовы холостяками. И только тогда, когда младший Платов то ли уехал куда, то ли умер — установить это я сейчас не в состоянии, — старший решил найти себе подругу жизни.
Было ему тогда не менее пятидесяти лет. Густые черные волосы кое-где уже начинали седеть. То же самое происходило и с его большими черными усами, за которыми он тщательно ухаживал. Не очень высокого роста, коренастый, как бы раздавшийся в ширину, с постоянно красным лицом, старший Платов производил впечатление человека в некотором роде ожиревшего. Может, даже не совсем здорового.
Взять себе в жены он надумал Христину, о чем поведал и ей, и ее братьям, а также отцу и мачехе. Это первое сватовство, как мне рассказывали, состоялось в самом начале восемнадцатого года. Тогда Христина наотрез отказала Платову.
— Да как же я пойду за него, — возмущалась она, — если он старше меня если не в три раза, то в два с половиной уж обязательно?
Христину поддержали братья и в первую очередь — Филимон. Ей удалось избавиться от притязаний Платова, хотя мачеха очень хотела поскорее сбыть с рук свою падчерицу.
Дело этим, однако, не кончилось. После злополучной поездки за хлебом, осенью, когда Филимон вернулся домой чуть живым, а потом сразу же ушел из отцовского дома, Платов снова закинул удочку относительно Христины. И тут уже оборонять ее было некому: Филимон ушел, а слово старшего брата Александра для мачехи ничего не значило. Ведь Александр — инвалид, человек беспомощный, — так разве мачеха послушается его? А отцу, может быть, и жаль было Христину, но перечить жене он не смел.
Положение осложнялось и тем, что семья лесника готовилась и вот-вот должна была уехать на родину, в Белоруссию. Брать с собой Христину мачеха не собиралась. И той просто некуда было деться.
Так в конце концов и принудили Христину выйти замуж за Платова. Осенью восемнадцатого года Лесная Царевна навсегда покинула свое лесное царство и поселилась в деревне Высокое.
Летом двадцать второго года я опять приехал в Глотовку. Узнал, что муж Христины умер, и мне сильно захотелось увидеть ее: ведь мы не встречались уже несколько лет, и я ничего не знал о ней.
Пошел в Высокое, без труда отыскал хату, в которой когда-то жили братья Платовы.
Не знаю, обрадовалась ли Христина моему приходу или, наоборот, про себя ругала меня, что я отважился прийти к ней, но предложила сесть на лавку возле обеденного стола, а сама села на скамью напротив.