На Ельнинской земле

— Почему нас не вызывают ни на допрос, ни на суд, ни куда-либо там еще? Не можем же мы сидеть без конца, нам даже есть нечего.

— Когда надо будет, тогда и вызовут, — равнодушно ответил надзиратель.

Мужики повесили головы. Всем стало ясно, что история, в которую мы попали, так легкомысленно уйдя из Ростова, «чтобы обойти Новочеркасск стороной», может кончиться весьма печально. Сидели молча, лишь изредка перекидывались короткими фразами.

В глазок нашей двери мы могли видеть часть длинного коридора, в который выходили двери многих камер, двери тоже с глазками, закрытыми снаружи небольшими железными решетками. Видели мы и часовых, стоявших в коридоре.

Во второй половине дня заприметили, что на гауптвахте происходит нечто непонятное: часовые и прочая стража, словом, все тюремщики внезапно исчезли. Можно было бы свободно выйти из камер и вообще уйти, если бы только открыть засовы, которыми снаружи закрывались двери. Потом часовые появились снова и снова стали на свои места. Но вскоре опять исчезли. Повторялось это раза три. А перед самым заходом солнца они больше уже не появились.

Мы были в недоумении: в чем дело, что происходит? И вдруг все стало ясно: до нашего слуха донеслись орудийные залпы, татаканье пулемета и даже винтовочные выстрелы.

— Да это же наши идут! — едва не закричал я. — Это они ведут бой за город и, наверно, скоро будут здесь!

Обрадовались и мои спутники, повеселели:

— Наконец-то!..

Все же нашелся один скептик.

— Чего радуетесь? — укоризненно произнес он. — Нам все равно уже лучше не будет: если это в город входят наши, то казаки при отступлении могут расстрелять всех арестованных. И нас тоже. Чего им жалеть? Если наши не смогут взять города, казаки опять-таки могут расстрелять нас, хотя бы в отместку за потери в бою… Так что радоваться заранее нечего.

— А что ж, и это может случиться, — поддержал кто-то. И все опять замолкли, еще настороженней прислушиваясь к стрельбе, то совсем близкой, то удаляющейся, то снова приближающейся.

И вдруг в сумерки мы услышали, как с шумом стали открываться двери, в здание гауптвахты ворвался отряд красноармейцев:

— Здравствуйте, товарищи! Выходите! Вы свободны.

Это «Здравствуйте, товарищи!», прозвучавшее столь радостно и неожиданно, запомнилось мне навсегда.

Освобождая заключенных, красноармейцы спрашивали:

— Нет ли среди вас товарища Сильченко? — И поясняли: — Это наш комиссар. Попал в плен к белоказакам, и те, наверно, уничтожили его. Но, может, чудом он и спасся. Вот мы и разыскиваем его по всему городу.

Товарища Сильченко среди освобожденных, к сожалению, не оказалось. И всем нам было искренне жаль его.

Сразу же переменился красноармеец, которого гнали в Новочеркасск с нашей группой. Он уже не прикидывался дурачком-кашеваром, а, подойдя к командиру отряда, твердо и уверенно сказал:

— Я хочу быть с вами. Возьмите меня в свой отряд и дайте винтовку.

И тут же он перешел к бойцам, столпившимся в вестибюле здания гауптвахты.

Многие из освобожденных, главным образом жители Новочеркасска, уже ушли: им было куда идти. А куда пойдем мы ночью, в чужом городе, где еще не отгремели выстрелы?

И мы, смоляне, а также и другие, которым некуда было податься, обратились к командиру отряда красноармейцев с просьбой:

— А нельзя ли переночевать нам здесь, в этой тюрьме?

— Почему же нельзя? — весело отозвался тот. — Ночуйте! Мы ведь и сами пока останемся здесь. И охрану свою выставим, так что не бойтесь ничего.

И мы остались ночевать в тюрьме, но уже не в качестве узников, а как свободные граждане. Все это я переживал с большим и радостным волнением.

21

Утром вновь назначенный комендант гауптвахты выдал мне, как и многим другим, удостоверение, написанное от руки на небольшом листке бумаги. В нем значилось (воспроизвожу по памяти, поэтому, может, не совсем точно):

«Удостоверение

Дано настоящее удостоверение тов. М. В. Исаковскому в том, что, будучи приговорен к расстрелу, он находился под арестом на городской гауптвахте города Новочеркасска. Освобожден из-под ареста при занятии Новочеркасска Советскими войсками.

Комендант (подпись)».

Удостоверение было скреплено круглой печатью.

Получая его, я спросил коменданта:

— Как же это так? Тут написано, что я приговорен к расстрелу. Но ведь меня же не судили, даже не допрашивали здесь.

Комендант ответил:

— А они никого не судили. Просто заносили в списки, кого надо расстрелять. Ночью вывозили за город и расстреливали без всякого суда и следствия. И если из ваших никого не расстреляли, то только потому, что не успели, очередь не подошла. А, в списки-то вас занесли.

Стоит ли говорить, до какой степени я был счастлив, что Красная Армия успела прийти вовремя, иначе ни меня, ни многих других уже не было бы в живых и никто даже не знал бы, где мы запропали, что с нами случилось…