Очень раздосадовало меня это письмо. Я не понимал, почему экзамены, если я уже назначен учителем? Кто-то стал объяснять, что преподавать в сельской школе я не имею права, поскольку нет у меня законченного среднего образования; поэтому-то меня и назначили, как было сказано в моем удостоверении, «вр. учителем», то есть временным учителем. Я возненавидел это самое «вр.», но поехать все же пришлось.
В Ельне узнал, что я должен буду в присутствии двух или трех опытных учителей дать два урока ученикам третьего класса, которых специально вызвали туда из ближайших сельских школ. Опытные учителя посмотрят, послушают, как я даю уроки, и решат, соответствую я своему назначению или нет. Ну а какие уроки придется давать, зависит от билета, который я вытащу.
В Ельню вызвали, конечно, не одного меня. Нашлось немало и других учителей, у которых тоже не было законченного среднего образования.
Билет на мою долю достался такой: я должен был дать урок по арифметике и затем рассказать ученикам про атмосферные осадки — дождь, снег, туман, иней, ну и все прочее, объяснить, как и при каких обстоятельствах они образуются.
Арифметику я знал хорошо еще с тех пор, когда сам учился в сельской школе, и потому этот мой урок прошел удачно. А вот атмосферные осадки здорово-таки подвели меня. Собственно, подвели не они, потому что я знал все, что касается их. Подвело неуменье спокойно, логично, последовательно вести рассказ. Я часто забегал вперед, отходил в сторону, забывал сказать о чем-то существенном. Короче, начинал сбиваться, путаться… К тому же меня сильно смущали две учительницы, следившие за моим уроком, — учительницы, в тогдашнем моем понимании, весьма и весьма пожилые: им обеим было лет девяносто, а то и целых сто. Люди такого возраста всегда казались мне необычайно строгими, и я думал, что угодить им при любых обстоятельствах почти невозможно.
Словом, вы уже догадались, что на экзаменах я провалился.
Это было горько. И еще горше оттого, что погорел я на том, что знал довольно хорошо. А ведь они, две старые учительницы, от которых зависела моя судьба, наверно, подумали, что, мол, так ему и надо, коль он ничего как следует не знает. И оценили мой урок отрицательно.
Горести, переполнившей мое сердце после того, как были объявлены результаты экзаменов, хватило, однако, ненадолго. Скоро я успокоился и начал смотреть на происшедшее совсем по-другому. Да и как могло быть иначе в восемнадцать лет? Все у меня только еще начиналось. О чем же тут горевать? Одно не получилось, получится другое.
Возвратясь из Ельни, я пошел в свой волисполком узнать, нет ли там какой-либо работы для меня. Работа сразу нашлась, и я был зачислен в штат помощником секретаря. А потом — недели через две — уже секретарем волисполкома. Но и на этом дело не кончилось: в конце лета я уже подписывал бумаги как заведующий лесным подотделом, созданным в системе волостного земельного отдела. Словом, парень пошел в гору. И неизвестно, как высоко поднялся бы я, если бы не одна, совсем неожиданная, перемена в моей жизни, о чем я скажу позже.
ЧЛЕН РКП(б)
Во время своей поездки я не только многое перенес и претерпел, но очень многое увидел и понял. Мне стало до боли ясно, в каком бедственном положении очутилась наша Родина — молодая Советская Россия, как много у нее врагов, готовых без всякого сожаления задушить ее, растерзать, растоптать.
И я не раз думал, что мы сначала можем остановить своих врагов, а потом и разгромить их только в том случае, если объединимся вокруг партии, вокруг Ленина, если все, как один, встанем на защиту Советской власти. Другого пути быть не могло.
И еще весной у меня появилось желание подать заявление с просьбой, чтобы меня приняли в Коммунистическую партию.
Такое заявление я написал, однако, не сразу. Волостной партийной организации у нас не было, предстояло обращаться прямо в уездный комитет партии. А в этом случае нужно было набраться смелости: все-таки уезд, инстанция довольно высокая. Да там и не знает меня никто… Вот я и продолжал раздумывать. Если бы существовал тогда комсомол, я не ждал бы ни дня, сразу вступил в него. Но комсомола в ту пору еще не было.
В конце концов я все-таки отважился и написал в уком партии о своем желании. Произошло это, по-видимому, в конце июля. А в августе я уже получил партийный билет, специально приехав за ним в Ельню.
Я думаю, что каждому, кто вступает в Коммунистическую партию, момент получения партийного билета запоминается если не навсегда, то, во всяком случае, на очень долгий срок. А когда получал свой билет я, выдача его в силу особых обстоятельств того времени запомнилась мне настолько ярко, что кажется, будто это было совсем-совсем недавно. И я помню все до мельчайших подробностей.