На Ельнинской земле

До революции в нем помещалась землеустроительная комиссия. И это сюда привели меня осенним вечером тринадцатого года к Михаилу Ивановичу Погодину, который собирался свезти меня в Смоленск, чтобы показать глазному врачу. Это здесь Михаил Иванович сидел за письменным столом, уютно освещенным керосиновой лампой с зеленым абажуром. Это здесь он разговаривал со мной… И наконец, это здесь, в нижнем этаже деревянного флигелька, дважды ночевал я у сторожа землеустроительной комиссии: один раз перед тем, как уехать в Смоленск, другой — после приезда оттуда…

Эти воспоминания скрасили день моего приезда. А то, признаться, я побаивался очутиться среди «чужих людей» да еще в незнакомом месте. Оказалось, что и место знакомое, и люди совсем-совсем не чужие.

Однако же, несмотря на это, вечером того дня, когда я переступил порог бывшей землеустроительной комиссии, получилось, что деваться мне некуда: никакого пристанища в Ельне не предвиделось. Днем забыл поговорить об этом, вернее, не забыл, а постеснялся начинать именно с этого личного вопроса… А потом все разошлись, и я в полном одиночестве блуждал по всем пяти комнатам здания ЧК, не зная, как же в конце концов поступить…

Вывел меня из затруднительного положения не кто иной, как Сергей Новиков.

Как, откуда и почему появился он в тот вечер в здании ЧК, не помню. Допускаю, что он все же был сотрудником ЧК, но странно, что после я ни разу там его не видел.

Сергей предложил:

— Пойдем ночевать ко мне. Я живу один. Никакого неудобства от твоего присутствия не будет.

Мне очень не хотелось идти к этому человеку, но куда денешься?

Жил Новиков где-то на окраине города. Двор его квартирного хозяина одной стороной примыкал к городской улице, а противоположная сторона выходила прямо в открытое поле.

Ходить по Ельне темными осенними вечерами было в то время совсем не просто. На безлюдных улицах — ни фонаря. Всюду непролазная грязь. Ельнинские дощатые тротуары пришли в упадок: многие доски сгнили и поломались. То тут, то там зияли провалы и выбоины, невидимые вечером. И тот, кто по незнанию или неосторожности попадал в них, легко мог искалечить ноги.

Но в общем-то мы благополучно добрались до нужного дома.

И хотя в своей жизни я видел много всякого, комната Новикова произвела на меня удручающее впечатление. Это было узкое — вроде коридора — длинное помещение, отделенное от хозяйских «владений» тонкой тесовой перегородкой, не доходившей до потолка. Так что хозяин мог слышать не только каждый твой чох, но даже каждый твой вздох. Пол в комнате грязный, заплеванный и, конечно, давно не видевший веника.

Когда-то комната была оклеена обоями, но от них остались жалкие обрывки, свисавшие со стен и потолка. Меблировка также соответственная: убогая койка, неряшливо накрытая одеялом неопределенного цвета, на которой спал Новиков, два чуть живых венских стула и маленький треугольный столик у окна. У стены стоял диван, спать на котором предстояло мне, но лучше бы спать где-нибудь на земляном полу, чем на этом диване: весь он грязный, засаленный и, вне всякого сомнения, обильно клопяной; обивка во многих местах порвалась, и сквозь дыры проглядывало то, что когда-то называлось пружинами. В дополнение ко всему в комнате было невероятно сыро и холодно; дурно пахло гнилым, каким-то особенно затхлым деревом.

Я переночевал у Новикова раза два или три. А потом он решил меня «облагодетельствовать», сказав однажды:

— Комнату в Ельне найти невозможно. Так что ты оставайся здесь, а я нашел себе другое жилье и ухожу отсюда…

Не помню, переехал ли Новиков на другую квартиру или уехал из Ельни вообще. Но после я никогда не встречался с этим весьма неприятным человеком.

Я остался в комнате Новикова. Но жить там мне, к счастью, довелось недолго.

Мои товарищи в шутку говорили иногда: «Ну, брат, ты теперь стал большим начальником…» Говорили, а того и не подозревали, как этот «большой начальник» боялся своего квартирного хозяина, как ему не хотелось встречаться с ним, как все это было противно.

Я возвращался домой не то чтобы поздно, но всегда вечером, в потемках. Чтобы попасть к себе в комнату, приходилось долго-долго стучаться в калитку. И хотя хозяин и не думал ложиться спать, но все равно делал вид, что не слышит стука. И я подолгу ждал у закрытой калитки под дождем, на холодном осеннем ветру.

Только спустя минут двадцать, ворча и ругаясь, что ему не дают покоя, хозяин не спеша выходил во двор, открывал калитку и сопровождал меня по двору, оберегая от собаки, которую на ночь спускали с цепи…

И я был чрезвычайно рад, когда наконец покинул этот проклятый дом, найдя себе жилье в другом месте.

3

Ельнинский уезд был относительно спокойным и тихим уездом Смоленской губернии. В нем не было сколько-нибудь сильной и организованной контрреволюции. Поэтому уездная ЧК занималась делами не столь уж большими. Во всяком случае, за время моей работы в ЧК (правда, работал я там недолго: немногим больше трех месяцев) мне не приходилось сталкиваться с каким-либо крупным делом, которое бы требовало принятия именно чрезвычайных мер.