На Ельнинской земле

Когда же в заключение запели «Интернационал», как это было принято тогда на всех собраниях, когда все, как один, встали, подхватив могучую, проникающую в самое сердце мелодию пролетарского гимна, в груди — и я думаю, что не у меня одного, — поднялось что-то такое, что вот-вот из глаз брызнут слезы.

Я тоже выступал на этом памятном митинге. Говорить речей я не умел (не научился и до сих пор) и вместо этого прочел только что написанные стихи, посвященные трагически погибшим борцам за дело революция. Вряд ли стоит цитировать эти стихи: с поэтической точки зрения они слабые. Но могу сказать, что писал я их с искренней любовью к тем, кто пал жертвой контрреволюции, и с твердой верой в то, что, несмотря на потери, несмотря на поражения, несмотря ни на что, мы победим. Мировая революция восторжествует.

6

В последних числах января девятнадцатого года я отправился в Минск, в город, где ни разу не бывал и знал его только по названию. И ехал я туда не просто так, не сам по себе, а как делегат Первого Всебелорусского съезда Советов. Практически я еще не знал, что это значит — быть делегатом съезда. Тем не менее гордился, что послали именно меня. Впрочем, ехал я не один: нас было трое. Кроме меня — работник уездного продовольственного комитета Радкевич и Карначев. Где работал последний, я сейчас уже не помню.

Вместе с нами в Минск отправился секретарь Ельнинской ЧК — малорослый, но зато раздавшийся вширь человек, татарин с необычной фамилией — Мухо. Он ехал навестить своих родственников, которые жили в Минске и работали на железнодорожном узле.

В семье Мухо (если не ошибаюсь, звали его Ахмедом) мы и устроили первый свой «привал» по приезде в Минск, благо семья эта жила у самого вокзала. А уж потом пошли в город, и нас троих после регистрации поселили в гостинице.

Самый съезд я помню лишь в общих чертах. Проходил он в большом, переполненном народом зале, скорее всего в театре. Зал был освещен так ярко, так щедро, что это казалось чудом по сравнению с тусклыми, мигающими лампочками в Ельне.

Выступлений было много, и я с большим вниманием и интересом слушал каждого оратора. Съезд явился для меня своего рода школой, ибо я никогда еще не участвовал в таком большом, представительном и полномочном собрании, где не просто люди говорили с трибуны, а где решалась судьба целой страны, целого народа.

Фамилии выступавших на съезде я, конечно, запамятовал. Но хорошо помню, что там выступал Я. М. Свердлов, а также А. Ф. Мясников — крупный партийный работник и советский деятель того времени.

Я уже многое слышал об этих людях и не мог не гордиться тем, что нахожусь вместе с ними на съезде. И не только нахожусь, но и решаю (хотя бы лишь голосованием) важнейшие государственные вопросы вновь создаваемой Белорусской Советской Социалистической Республики.

А вопросы решались действительно важные: съезд принял первую белорусскую конституцию, утвердил состав правительства, вынес решение о том, чтобы для успешной борьбы с наседавшими со всех сторон врагами создать из Белорусской и Литовской советских республик одну объединенную республику[20].

Со съезда я вернулся как бы повзрослевшим, внутренне обогащенным. Еще внимательней стал следить за всем, что делается в нашей стране и за ее пределами. Я начинал чувствовать как бы личную ответственность за судьбу Родины, за судьбу революции.

Это чувство ответственности не избавляло меня, однако, от того, что по молодости лет, по неопытности, по недостатку знаний я мог допустить в работе ту или иную ошибку или промах, сделать какую-либо несуразность или просто очутиться в смешном положении. Все это иногда случалось со мной. И не только со мной. Да, наверное, в моем положении и не могло быть иначе.

РЕДАКТОР УЕЗДНОЙ ГАЗЕТЫ

1

Во второй день после возвращения из Минска меня пригласил к себе Сергей Степанович Филиппов. И когда я пришел, он сразу же, без всяких предисловий объявил, зачем я ему понадобился.

— Уком и уисполком, — начал Сергей Степанович, — решили издавать свою газету. Она должна выходить два раза в неделю под названием «Известия». Мы также обсудили вопрос о редакторе и решили редактором назначить вас. Вы, кажется, знакомы с газетой?

— Не совсем так, — начал было я.

Но Филиппов не обратил на это внимания и продолжал:

— Я слышал, что вы уже печатались в газетах. Значит, вам и книги в руки…

О Филиппове рассказывали, что человек он умный, понимающий, очень справедливый и вообще хороший, но отнюдь не мягкий. Лицо его всегда было сурово и озабоченно.

Признаться, я побаивался суровости Филиппова, и мне было нелегко возразить ему. Но все же я попытался:

— Знаете, Сергей Степанович, вы переоцениваете мои познания относительно газеты. Боюсь, что не справлюсь с ней…