На Ельнинской земле

При иных условиях, конечно, можно было кое-что выбросить, кое-что сократить и в сокращенном виде набрать заново. Словом, можно было хотя бы отчасти переделать номер газеты. Но об этом в ту пору не могло быть и речи. Типография ни за что не соглашалась что-либо переделывать, что-то выбрасывать, что-то набирать заново и заново переверстывать газету. При этом она ссылалась на недостаток наборщиков: мы, мол, и так не справляемся с работой, а вы еще больше осложняете дело. Нет уж, переделывать ничего не станем. Да и газета не выйдет вовремя, если ее начать исправлять да переделывать…

Словом, «первый блин» получился у меня комом. Газета вышла вовремя, но весь номер состоял из одних статей. Это было однообразно, скучно. И я не находил себе места от горького сознания, что все получилось так неумело, нелепо, скверно.

Дело, однако, не ограничилось только одной этой нелепостью. Случались и другие ошибки и казусы.

О них-то я и хочу сейчас рассказать. Это, впрочем, не значит, что они случались непрерывно, следуя друг за другом. Нет, этого как раз не было. И если я объединяю их здесь, то лишь потому, что так удобней рассказывать о них.

3

Я проработал в Ельне два с лишним года. За это время там переменилось несколько секретарей укома партии. И я помню почти всех — помню Розу Ковнатор, помню Кутузова, Чуброва, Афремова… Но в силу особых обстоятельств мне больше всех других запомнился А. Егоров.

В ту пору я едва ли задумывался над тем, каким должен быть руководитель уездной партийной организации, наивно полагая, что раз человека выбрали или назначили на ответственный пост, значит, он этого заслуживает. К тому же Егоров был старше меня, пожалуй, раза в два с половиной. А раз старше, стало быть, и опытней.

И все же не по душе мне пришелся Егоров, очень не любил я его, как не любили многие. Он по своей внутренней сущности больше походил на чиновника, чем на руководителя партийной организации. Для него важно было, по-видимому, не существо дела, а лишь внешняя сторона его. Это, конечно, не мешало тому, что в глазах людей ему хотелось быть передовым, инициативным, значительным.

Я, однако, не собираюсь сколько-нибудь подробно останавливаться на Егорове: это не входит в мою задачу. Расскажу лишь об одной мелочи, очень характерной для него.

В укоме не было ни машинки, ни машинистки. И всегда, когда требовалось созвать членов укома на заседание, Егоров сам под копирку писал им повестки. Каждую он начинал словами «уважаемый товарищ», в каждой затем сообщал, в какой день и час начнется заседание, объявлял повестку дня. Не забывал упомянуть, что «Ваше присутствие обязательно», и подписывался: «Отв. секретарь укома А. Егоров».

В этой повестке не было бы ничего удивительного, если бы точно такую же секретарь укома не писал и самому себе. И не только писал, но, как и все остальные, записывал ее в разносную книгу, в которой потом расписывался, что повестку получил.

Однажды его спросили, зачем он это делает. И Егоров ответил:

— А как же иначе? Во всем должен быть порядок. Мало ли что может случиться… Нет, форму надо соблюдать.

И вот однажды Егоров вызвал меня в уком и стал говорить, что название газеты «Известия» слишком уж обычно и даже казенно: всюду, во всех городах одни только «Известия» и ничего другого. Нет, название газете надо дать другое, более интересное и живое.

— Да ведь теперешнее название газете дал уком, — ответил я.

— Ну что ж, что уком?.. А новый уком с этим не согласен. Мы предлагаем назвать газету «Молва». Так что следующий номер должен выйти уже под новым названием.

Я не мог не выполнить директиву укома. И через неделю на свет появились уже не «Известия», а «Молва».

Кстати сказать, я и не подозревал тогда, что газета с таким названием где-то и когда-то уже выходила и что репутация у нее была отнюдь не блестящей. Поэтому подражать ей, хотя бы только воскрешая название, вряд ли следовало.

Действительно, новое название ельнинской газеты многие встретили с явной насмешкой: что это, мол, за «Молва» такая? Так могли бы назвать газету лишь ельнинские обыватели, если бы им пришлось издавать ее. «Молва»… Да ведь это же значит — слухи, сплетни, разговоры, пересуды…

Все это дошло и до Егорова. И всего через четыре или пять номеров «Молвы» уком вынужден был снова переименовать газету. На этот раз ее назвали «Путь бедняка».

А. Егоров был автором и еще одной «идеи».

В первые годы революции по всему уезду, как и по всей стране, велась большая работа по ликвидации неграмотности среди взрослых. Нужны были миллионы букварей, а их не хватало даже для школьников.

Егоров распорядился, чтобы в каждом номере газеты на третьей странице, в правом верхнем углу, печаталась крупным шрифтом одна буква алфавита — заглавная и рядом — строчная: мол, обучающиеся грамоте будут вырезать эти буквы, и, таким образом, у них соберется разрезная азбука.

Первые две буквы — «А» заглавное и «а» прописное — вскоре появились в газете на указанном Егоровым месте. Набрали их афишным шрифтом. Тут же было напечатано краткое разъяснение, для чего все это делается.