На Ельнинской земле

Только один-единственный раз Ариша переменила свое отношение ко мне: в полутьме сидела на подоконнике в своей комнатке и уже не спешила ни за водой, ни закрывать трубы, хотя я стоял тут же, у окна, и даже притрагивался рукою к ее плечу. Она очень ласково разговаривала со мной, и мне уже начинало мерещиться, что вот я и достиг того, чего хотел.

Но скоро на крыльце послышались чьи-то шаги, и кто-то, открыв дверь, вошел в школу. Мое свидание с девушкой, которую я, казалось, уже полюбил всем своим существом, внезапно оборвалось. Оно было первым и последним, хотя я и не знал тогда, что последним.

Я считал, что никто и не подозревает о моей привязанности к Арише. Но оказалось, что об этом знали не только обе учительницы, но и мои друзья Коля Афонский и Петя Шевченков. Они говорили мне:

— Ну что ты привязался к этой Арише? Ты разве не видишь, что она и внимания на тебя не обращает? А как придет Ваня Глагол, так она сразу же и уходит с ним куда-то… Вот кто ей нужен, а не ты!..

Я и сам стал замечать, что Ваня Глагол нравится Арише больше, чем я, но надеялся, что это ненадолго, что это скоро пройдет.

3

Зима подходила к концу, приближались пасхальные каникулы. Я с нетерпением ждал приезда Василия Васильевича: он писал, что приедет обязательно. И он приехал.

По-видимому, заранее договорившись обо всем с Екатериной Сергеевной Горанской, Свистунов уже на второй день после приезда сказал мне:

— Тебе непременно надо поступить в гимназию. Но в таком возрасте, как твой, тебя могут принять только в четвертый класс, не ниже. Значит, за первые три класса ты должен будешь сдавать экзамены. За лето я, вероятно, смогу тебя подготовить, и ты выдержишь экзамены, если, конечно, и сам будешь стараться, не будешь лодырничать…

Помолчав немного, Василий Васильевич продолжал:

— Как только в школах прекратятся занятия и наступят летние каникулы, мы поедем с тобой в Зарубинки и будем все лето жить в доме у Горанских. Там я тебя и буду готовить. Ну как, согласен?

Еще бы не согласиться! Да я был на седьмом небе от предложения Василия Васильевича и хотел только одного: поскорее взяться за подготовку.

Свистунов очень одобрил, что я догадался заняться французским языком.

— Это у тебя хорошо получилось, — сказал он, проверив мои познания. — Французский язык в гимназии начинают со второго класса. Считай, что курс второго класса ты уже почти прошел. Остается пройти лишь за третий класс…

Василий Васильевич надавал мне множество полезных советов относительно изучения языков. И не только советов, но и самых неотложных заданий. Продолжая учить французский язык, я, кроме того, должен был взяться и за латынь: латынь в гимназии начинали с первого класса; стало быть, до экзаменов я должен одолеть все то, на что в нормальных условиях отводится три учебных года. А там еще немецкий язык, который начинают учить с третьего класса… Словом, предстояло одолеть столько всяких наук, что становилось немножко боязно.

Василий Васильевич оставил мне несколько учебников. И не только по языкам, но и по некоторым другим предметам. Наказ его был такой: не терять ни одной минуты времени, иначе не видать мне гимназии…

До летних каникул было еще далеко, еще всюду лежал не потерявший своей белизны глубокий снег, еще не успели почернеть зимние дороги. И только в солнечные дни через дороги то тут, то там начинали перебегать первые робкие ручейки. Но я уже сидел за книгами, и никакая сила не могла отвлечь меня от них. Я хотел выполнить наказ своего учителя самым наилучшим образом.

ЗАРУБИНСКОЕ ЛЕТО

1

В те годы, о которых я пишу, летние каникулы в сельских школах начинались гораздо раньше, чем теперь: с наступлением весенних дней ребята сами переставали ходить в школу, так как начинались сельскохозяйственные работы и школьники должны были помогать своим отцам и матерям.

Так было и в пятнадцатом году. Уже в первой половине мая занятия в Глотовской школе прекратились, и учительница Е. С. Горанская уехала к себе на родину — в село Зарубинки, Касплянской волости, Смоленской губернии. Следом за ней туда же отправились и мы с Василием Васильевичем Свистуновым.

Подробности этой поездки выветрились из моей памяти. Я помню лишь, что, проехав верст тридцать по железной дороге Смоленск — Витебск, мы поздно ночью сошли на полустанке Лелеквинская и сразу же направились в Зарубинки, до которых считалось верст семь или восемь. Дорогу туда Василий Васильевич знал хорошо.

Кругом ни души, ни звука, и лишь откуда-то издали до нашего слуха продолжал еще доноситься шум удаляющегося поезда. Но и он скоро смолк. В безоблачном небе стояла полная луна, щедро освещавшая белую, пахнущую пылью дорогу и проложенную рядом с ней пешеходную тропинку, по которой мы шли почти молча, лишь изредка перекидываясь двумя-тремя словами.