На Ельнинской земле

Постепенно я все же стал привыкать к городу, к его порядкам, к своему положению в нем. И в гимназии я уже не чувствовал себя чужим и одиноким. Мои одноклассники, за исключением очень немногих, стали относиться ко мне вполне доброжелательно. А с одним из них, Сергеем Поповым, я вскоре даже подружился.

Сергей Попов так же, как и я, относился к той категории учеников, которых обычно называли несостоятельными либо просто бедными, хотя от платы за обучение Ф. В. Воронин его не освободил. Он рано лишился отца и матери. И его воспитывали две тетки, учительствовавшие в деревне Чуи Смоленского уезда.

Мой новый друг оказался человеком живым, смышленым, разбитным и хитроватым. Он знал, казалось, все на свете. Это он мне рассказывал о языке эсперанто; он учил меня переплетать книги; он наставлял меня, как самому сделать батарею и провести у себя дома в деревне электрическое освещение. И часто в житейских делах Попов был куда опытнее меня и не раз давал мне советы, как лучше поступить в том или ином случае.

По вечерам, а чаще всего днем в воскресенье Сергей Попов заходил за мной, и мы отправлялись путешествовать по Смоленску. Нас мало привлекал центр города: через центр мы ходили в гимназию и потому довольно хорошо знали его. Куда интересней были малоизвестные улочки и переулки, чаще всего немощеные, каких в Смоленске было немало. Они то сходились, то расходились в разные стороны, то круто поднимались в гору, то лежали глубоко внизу, похожие на овраги, то, поднявшись наверх, проходили почти у самого обрыва. И нам с Поповым доставляло особое удовольствие обследовать эти улицы и переулки, взбираться на какие-то холмы и насыпи, осторожно, чтобы не покатиться кубарем, спускаться вниз, залезать на крепостную стену, идти по ней от башни к башне и сидеть, отдыхая, на самом верху башни.

В Лопатинском саду мы подолгу простаивали на высоком крепостном валу, глядя вниз на виднеющийся вдали широкий и глубокий Днепр, каким он был тогда в Смоленске, на Заднепровье, на весь тот необъятный простор, который открывался перед нами и который, казалось, звал нас куда-то — в неведомое, неизвестное, но желанное…

Один раз наша с Поповым прогулка окончилась весьма неприятно для меня. Вечером мы с Соборного двора спускались вниз. Начинало морозить, образовался гололед, Поскользнувшись, я упал, пропахав правым коленом жесткую землю. Колено, правда, не пострадало, но правая штанина оказалась разорванной: видать, сукно, из которого портной пошил мои форменные брюки, было порядочно-таки гниловатым.

Я очутился в совершенно безвыходном положении: вторых брюк у меня не было. А починить эти казалось невозможным: все равно будет видно, что брюки залатаны, и в гимназию в таких брюках не пойдешь. Но Попов все же настойчиво советовал мне, чтобы я завтра же (а завтра — это воскресенье) пошел к портному. И я пошел, не веря, впрочем, в успех.

Портной, живший на той же Георгиевской улице, где и я, отнесся ко мне очень сочувственно, чего я, по правде, никак не ожидал от человека, который видит меня в первый раз. Он посмотрел на порванную штанину и сказал:

— Ну что ж, попробуем… Снимите ваши брючки, молодой человек, и посидите вон там за ширмой, пока я буду тут колдовать над ними.

Я повиновался. Я совершенно изнывал от ожидания, от неизвестности, будет ли толк или нет, просидел за ширмой часа два или три. Наконец портной, за все время моего сидения не сказавший ни одного слова и только бубнивший что-то себе под нос, позвал меня:

— А ну-ка идите, молодой человек, наденьте ваши брючки, и мы посмотрим, что у нас вышло…

А вышло отлично: портной так заделал порванное место, что никому и в голову не могло прийти, что брюки были когда-либо порваны. Старательно заштопанные и выглаженные, они выглядели совершенно как новые.

— Спасибо вам, — сказал я портному. — А то я просто не знал, как и в чем пойду завтра в гимназию.

— Да я-то сразу смекнул, в чем дело, — ответил мне портной. — Ну вот и сделал. Как же было не сделать?.. Носите на здоровье.

За работу я заплатил рубль, который пришлось занять у Корнеича.

Случай с брюками показал мне, что я должен быть осторожным буквально во всем и всегда. Иначе в моем положении может случиться непоправимое даже из-за пустяка.

4

Но как я ни старался не попадать в неприятные истории, все же не мог уберечься от них. А одна такая история едва-едва не кончилась совсем уж печально.

В один из ноябрьских дней наш четвертый класс сговорился в знак протеста уйти с урока математики. В чем заключался этот протест, какими своими действиями преподаватель взбудоражил весь класс, я сейчас припомнить не могу. Но не думаю, что это было чем-то серьезным. Однако ученики решили «протестовать».