В кусках усталости, в кустах уста,сквозь дырочку, из банки со сгущенкой —тянулся поезд «Киев – Гопота»,звезда сияла золотой коронкой.Поэт тюрьмы и прапорщик – Дроздов,в задумчивости вышел из плацкарта:как чуден русский стих без поездов,без водки, без грозы в начале марта.Зачем ему – простуженный рожокв тумане свежевспаханного поля,о чем мычали классики, дружок:на свете есть покойники и воля.Прости меня, Лев Глебович, Лев Гле,в кустах усталости змеиная водица,по ком свеча сгорела на столе,здесь – ягодица или ягодица?Ты мог бы жить, не портя борозды,рыбачить на мастырку из гороха,не спрашивая: как поют дрозды?Лев Глебович, дрозды поют – неплохо.
Пришествие
Чую гиблую шаткость опор, омертвенье канатов:и во мне прорастает собор на крови астронавтов,сквозь форсунки грядущих веков и стигматы прошедших —прет навстречу собор дураков на моче сумасшедших.Ночь – поддета багром, ослепленная болью – белуга,чую, как под ребром – все соборы впадают друг в друга,родовое сплетенье корней, вплоть до мраморной крошки:что осталось от веры твоей? Только рожки да ножки.И приветственно, над головой поднимая портрет Терешковой,миру явится бог дрожжевой – по воде порошковой,сей создатель обломков – горяч, как смеситель в нирванной,друг стеклянный, не плачь – заколочен словарь деревянный.Притворись немотой/пустотой, ожидающей правки,я куплю тебе шар золотой в сувенировой лавке —до утра, под футболку упрячь, пусть гадают спросонок:это что там – украденный мяч или поздний ребенок?Будет нимб над электроплитой ощекотывать стужу,и откроется шар золотой – бахромою наружу:очарованный выползет еж, и на поиски пайки —побредет не Спаситель, но все ж – весь в терновой фуфайке.Принудительно-яблочный крест на спине тяжелеет:ежик яблоки ест, ежик яблоки ест, поедая – жалеет,на полях Байконура зима, черно-белые строфы,и оврага бездонная тьма, как вершина Голгофы.
«Как его звать не помню варварский грязный город…»