На краю государевой земли

Но казаки стояли на своём. Поругались с ним даже десятники и уехали к себе. Однако всё же их дощаники встали за его дощаником. И они двинулись дальше по реке, кособочась под ветром, порывами налетавшим с берега. И снова пошли они под парусом при попутном ветре. Гребцы подняли вёсла, уселись отдыхать на палубе и затянули заунывную, без конца и начала песню. И она потекла с дощаника на воду, закачалась на волнах, поплыла к другим дощаникам и там, подхваченная, упала снова за борт, чтобы вернуться назад и пойти вширь, по сторонам, до берегов полноводной сибирской реки.

В этот день они прошли много вёрст, не опуская гребей в воду. Лишь гнулось и постанывало на поворотах кормовое весло, а в него упирался, потел весь день Ивашка Юрьев, по прозвищу Москвитин, ловкач водить суда под парусом. Он щурил чёрные глаза на улыбчивом лице, выискивал одному ему ведомый путь на реке, и густая борода его топорщилась, выдавая самоуверенный и дерзкий характер.

На двадцатый день хода они миновали Чатский городок. Сейчас, летом, Федька с трудом узнавал берега. Всё изменилось, выглядело по-иному, чем год назад зимой, когда они гнали здесь по реке спешным делом на Тарлавку. Кругом была зелень. Серый песок на косах сменялся береговыми кручами, а кручи, быстро падая, уступали место длинным косам. Здесь ветер затих. И несколько дней они шли на одних вёслах. Установилась тишь, ни ветерка. И лишь гудел со звоном зной, над степью, над рекой, и негде было от него укрыться. Рубаху только сполоснёшь в воде, глядишь, уже просохла, и снова за борт её, она полощется... И казаки гребли, на вёсла налегали, сопели глухо и роптали, что, дескать, постоять бы надо, что жилы-то мотать, тут надорвёшься. Как драться будем мы потом? Если придёт кочевник... И так шли день, и два, и больше. Одно и то же окружало их безмолвие степи. И лишь порой шумнёт под ясным небом гром, прокатятся порывы ветра, согнут степной кустарник до земли, и снова станет та же тишина, таинственная и дразнящая. А то дохнет откуда-то настоем терпких трав. Глядишь, появится вдали какая-то полоска: не на земле и не на небе... А вот вся степь покрылась вдруг сухими травами. Три дня назад ещё играла сочной зеленью, просилась под косу, сейчас же умирает... Но, наконец-то, дунул ветерок, как сквознячок в трубе, погнал дощаники он по реке, как в колее заезженной.

С левой руки в Обь впала большая река, с широкой пойменной низиной. Иня — «Телеутская межа». До Чингизки-реки, до Тарлавкина городка ещё было далеко, не менее десяти дней хода на вёслах при доброй погоде.

Но всё проходит, прошли и эти десять дней. У Чингизки-реки, где они ползали год назад по заснеженной степи под Тарлавкиным городком, они высадились на берег. Федька с казаками прошёл к городищу. Его тянуло взглянуть на это место ещё раз.

Городок полностью выгорел. Среди буйной степной зелени торчали остатки всё тех же ворот, и всё также косо висели они, едва держались... Глубокий ров, в который при бегстве падали нукеры, завалился, зарос густой и жгучей крапивой. Исчезли полностью юрты, как будто их слизнули, а от избушек виднелись лишь кое-где обгорелые остовы. Повсюду валялись кучи камней от очагов и кости сгоревших в адском огне коров и лошадей.

От городка несло ужасным смрадом.

И у Федьки что-то заурчало в животе, накатила тошнота, он зажался, чтобы не дышать, крикнул казакам: «Ладно, пошли назад!» — и заспешил на берег.

Но казаки ещё долго копались в пепелище, в надежде найти хоть какие-нибудь железки, которые потом в остроге кузнецы перекуют на поделки, до зарезу нужные в хозяйстве. В Сибирь, по городкам, железо везли из-за Камня. И оно выходило тут дороже хлеба, и за каждой железкой гонялись.

Но вот все вернулись на суда. Отчалили. Гребцы сели опять на вёсла, и дощаники, слегка поскрипывая уключинами, снова потащились вверх по реке.

Палило полуденное солнце. Над рекой подул южный жаркий ветерок, и всё время навстречу дощаникам. Казаки убрали паруса. И дальше дощаники пошли на гребях, как перебежкой от острова к острову, прячась за ними от ветра.

На отдых они остановились у какого-то очередного острова. Казаки, высадившись на песок, прошлись с неводом вдоль берега. Места тут оказались богатые рыбой. Они снова отчалили, и тут же на борту дощаников те, кто был не на вёслах, весело, с шутками и перебранкой стали пластать и солить нельму и муксуна для «провеса» под солнцем, на ветерке.

Федька, довольный, что всё идёт хорошо, как надо, встал на носу дощаника, чувствуя, как ходит, слегка покачивается под ногами палуба. Скрестив на груди руки, он вперил свой взор вперёд, на реку, на медленно наплывающие на них берега, и представил себя на месте Ермака. О нём ему ещё в детстве рассказывал отец. Но, вообще-то, отец не восхищался знаменитым казачьим атаманом... Вот впереди показался ещё один остров, с длинными песчаными косами, с набегающими на них мелкими волнами... Нет! Тут было даже несколько островов, и от этого было непонятно, где же здесь основное русло... Что ждёт их дальше, впереди?..