Читаем На краю государевой земли полностью

«Да это и хорошо, что его нет», — подумал он, встал, хотел было пройтись по избе...

Но в этот момент в сенцах забухали чьи-то ножищи: видимо, пришлый стряхивал снег. Затем дверь в съезжую распахнулась, и в избу уверенно ввалился какой-то человек в собольей шубе, и в первый момент показался огромным, великим. Но когда он скинул шубу, перед Яковом предстало плюгавенькое существо, здорово похожее на Дружинку, с таким же въедливым взглядом бесцветных глаз и жиденькой бородкой...

— Приказчик Дёмка, для разговора от мира, по твоему делу! — ехидно оскалил вошедший рот с гнилыми зубами...

И у Якова, при виде приказчика, ну точь-в-точь Дружинки, вылитого, всё поплыло перед глазами и завертелось, собираясь в гигантский круг. И он, этот круг, — раз! — и замкнулся, там что-то сцепилось, как в обруче, с нахлёстом... И у него в голове замелькало: Дружинка, киргизы, мугалы, Алтын-хан... Распопа... И какая-то сила, и вот этот второй Дружинка, что предстал сейчас перед ним, потянули его опять всё на тот же круг, по-новому: ... киргизы, мугалы... И он, Яков, неминуемо вот-вот снова завертится, побежит по кругу и будет бежать и бежать, как та же белка в колесе, у скоморохов в Москве, на Торговом ряду...

«Всё сначала?!. Нет! Нет!» — полыхнуло у него в мозгу, и он почувствовал, как ему опять прихватило грудь, сильнее, чем тогда в киргизах... Но и на этот раз он не упал, осторожно присел на лавку, за свой воеводский стол, откинул на стенку голову, прикрыл глаза, чтобы немного, хотя бы чуточку передохнуть, и задремал, слыша шепелявый говорок приказчика, прорывающийся сквозь зубы... Голос куда-то удалялся, слабел, а вот и исчез, совсем...

«Может быть, ушёл?» — обрадовался он, хотел было приподнять веки, но не смог...

А Дёмка, заметив, что воевода вроде бы задремал и не слушает его, подошёл к нему и тронул его за плечо. Голова воеводы безвольно мотнулась и упала ему на грудь...

Он так и умер, сидя за своим воеводским столом здесь, в этом северном краю, где впервые в жизни почувствовал себя независимым ни от кого. Но вот пришёл приказчик и разрушил его иллюзию.

Его сына Василия служилые в Мангазее пытались было посадить на воеводство, на место отца. Но торговые и посадские, которым Яков успел уже встать костью в горле за свои шесть недель воеводства, взяли над ними верх. Из Тобольска по их челобитью, что, дескать, сын Якова молод ещё для такого, на воеводство прислали Андрея Секерина. Но и тот вскоре тоже умер, и его срок на воеводстве досиживал его сын, тоже Андрей.

Аксинья же с Василием и холопами увезли тело Якова из Мангазеи и похоронили его в поместной деревеньке. О ней он мечтал во время опалы в Сибири, и получил-то её только под конец жизни, теша себя напрасной надеждой, что когда-нибудь за его службу она станет вотчинкой, родовым имением, перейдёт к его сыновьям.

Поместья Якова остались за его вдовой, Аксиньей, пока она была жива. И она вырастила и поставила на ноги своих малышей, в чём нашла поддержку первое время у холопа Елизарки. Но и тот недолго задержался на этом свете после Якова: как верный пёс он вскоре последовал за ним.

Глава 18. Наказание


День был обычным, каким бывает здесь, под Томском, в конце марта. Солнце, снег и небо было голубым. Но на торгах, на площади, уныло было, не по-весеннему, в толпе людей, собравшихся зачем-то как на обедню или войсковой смотр. Их было много: казаки, миряне, инородцы... А вон и сыщики, пришли как на какой-то праздник.

Но Федька ничего не видел вокруг. Ни на кого он не смотрел. В груди засела боль от оскорбления, душила злость, чего-то он боялся в то же время, хотя стоял среди своих советчиков, дружков. Они держались отдельно, кучкой, как будто бы уже и не были среди своих же, городских... Он, Федька, был первым среди них, был заводилой. И вот теперь он тоже первый...

Подьячий зачитал указ государя: бить кнутом на козлах, на торгах, заводчиков «воровской» приказной избы. Затем он выкрикнул его: «Фёдор Пущин!»

И Федька выступил вперёд. С боку к нему подошёл Лучка, и тут же рядом оказался Ванька, муж Варьки, чтобы проводить его. Но он отстранил их руки, когда они хотели было поддержать его, чтобы подвести к палачу, к бессменному Стёпке Ермолину, в общем-то, неплохому малому, когда был не при деле-то...

Он подошёл к лавке сам, один. Следом за ним всё же подошёл и Лучка.

— Ты, сухорукий, полегче его... — попросил он палача.

— Я то делаю по указу государя! — огрызнулся Стёпка, нахмурился, злой оттого, что приходится творить расправу над своими же, с кем не раз пил, а вот теперь был вынужден исполнять государеву волю.

— Делать-то можно по-разному!

Стёпка косо глянул на него. И Лучка, невольно моргнув под его взглядом, отступил в сторону.

А Федька снял рубаху, чтобы её не испортили, и улёгся на лавку. Его руки привязали к лавке... И вот свистнул бич, и спину обожгло огнём... Но он не вскрикнул, лишь губу прикусил...

Сколько было ударов, он не считал, молчал, и снова лишь молчал, как будто проглотил язык. Кругами тёмными и красными расцвеченный поплыл перед его глазами весь белый свет...

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное