«Мы живем в век, когда каждая отрасль культуры усложнилась очень-преочень, и если хочешь постигнуть все тонкости и насладиться этими тонкостями, то надо приложить сперва много усердного сосредоточения, будь то футбол и модная одежда, или стихи, или серьезная музыка, или токарное дело, или живопись – все равно. Всюду есть лучшие из лучших специалисты, перед которыми преклоняются обыкновенные специалисты. Они-то их хорошо понимают. А Вы хотите тоже их понимать? Тогда извольте потратить много сосредоточенного внимания, дабы дойти до уровня понимания среднего специалиста. Ах, у Вас нет для этого времени! Ну, тогда и довольствуйтесь ширпотребом, и нечего Вам сетовать на то, что Вы не можете понять (абстрактное искусство, допустим). Тем более, просто глупо ругать то, чего не можете понять из-за неподготовленности.
(Из письма В.Я. Ситникова)
Тут я оторвался от своих мыслей, поскольку услышал голос Ивана Федоровича, а затем и увидел его самого, ковыляющего по направлению к нашему столу.
– Здравия желаю всей честной компании, – сказал Иван Федорович и, скосив глаза, внимательно посмотрел на Пусю. Тот сидел на собственном стуле между Валерием Силаевичем и Немухиным и всем своим видом свидетельствовал, что Просветление не является достижением одних лишь святых,
Иван Федорович криво улыбнулся, давая понять собравшимся, что пошутил, и вопросительно посмотрел на Валерия Силаевича.
– На сегодня трубы отменяются, – сказал уже прилично раскрасневшийся Валерий Силаевич, – надо иногда и о душе подумать, – и, налив себе в рюмку водки, протянул бутылку мне. Немухин согласно кивнул головой, пошевелил по своему обыкновению бровями и, вздохнув, подлил себе в стакан квасу.
– Уровень наших достижений и глубина их реализации зависят только от нас самих, – продолжал Валерий Силаевич. Мы живем,
Валерий Силаевич зацепил вилкой мясистый кусок селедки с толстым колечком лука, поднес его к себе и, внимательно осмотрев, сказал:
– Есть мнение, что здоровая личность,
– Верно, – сказал Немухин, прослеживая взглядом за движением наших рюмок, – существует еще тип русского коренного человека, который и есть становой хребет российской истории! Но в голосе его, несмотря на бодрую интонацию безусловного одобрения, сквозила потаенная тоска по невозвратно ушедшему.