«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Особенно запал многим в душу эпизод, как Эдичка у негра член сосал. И вовсе не с точки зрения глубокой оригинальности сюжета. А поняли они из этого вдруг для себя, что и русский, оказывается, есть обыкновенный человек, т. е. существо равноценное свинье, а не нечто особенное – то, что «звучит гордо».

Русый ветер, какой ты счастливый![136]

Как-то раз пошел я в гости и Лимонова с собой прихватил. Пускай, думаю, поест на халяву, да еще на людях себя покажет, он же любит душою общества быть – поэт как-никак.

Приходим: дом богатый, армянский, коньяком двадцатилетней выдержки потчуют, закусочка замечательная и горячее что надо. Все люди солидные, едят чинно, с удовольствием и беседуют со вкусом, без надрыва – ни о чем. Лимоновым интересуются:

– Поэт, говорите? В каком же роде пишите, про любовь или?

…в тебена кресте из смехараспятзамученный крик[137].

А он, бедняга, совсем протух, невмоготу ему среди буржуев обретаться. Сидит сиднем, жрет себе все подряд да мычит что-то неопределенное. Ну, от него и отвязались – скукота одна.

Вы прибоя смехамглистый вал заметили

за тоски хоботом?

Лимонов и сам чувствует, что надо бы себя заявить в каком-то оригинальном жанре, но никак не может с мыслями собраться, придумать что-нибудь эдакое, подходящее к обстановке. Уж больно угнетала она его своей чинностью. С понтом не выпендришься: не перднешь, не завизжишь, ни в чью рожу просто так не плюнешь – не поймут-с.

Тут на десерт торт подали здоровенный. Все себе по куску взяли, едят, чайком запивают и об отвлеченных материях неторопливый разговор ведут… И остался на блюде один кусок: одинокий и неотразимо притягательный в своей сиюминутной невостребованности. По неписанным правилам гостеприимства предназначалось оставаться куску этому девственно нетронутым, символизируя тем самым предельную степень насыщения гостей и щедрость хозяйского угощения.

Лимонова кусок этот словно приворожил. Сидит себе ни жив ни мертв, уши прижал, неотрывно на него смотрит, а на лице своем страх и вожделение изображает. Гости тоже несколько попритихли и за Лимоновым с большим интересом, однако, вполне тактично, исподтишка, наблюдают.

Выдержал Лимонов паузу, а потом вдруг цап и с присказочкой громогласной «А съем я его таки что ль!» схватил прямо рукой сей символ гостеприимства и тут же начал остервенело заглатывать его, словно век не ел. И картинно так: вздыхает, причмокивает, крошки отфыркивает, а другой рукой намахивает, точно рубит.

Вот видите!Вещи надо рубить!

Недаром в их ласках провидел врага я!

Слопал Лимонов торт и видит, что зря старался, акции его концептуальной никто как бы не заметил. Точнее, в замшелых традициях интеллигентского хамства все сделали вид, что ничего и не произошло из ряда вон выходящего: ну сидит тут с нами некто Лимонов и, от собственной задвинутости, объедается, как скот. Однако он такой же гость, как и все остальные, и пока хозяин терпит, то нам и подавно наплевать, поэт все-таки… И смотрят на него не то чтобы нелюбезно, а равнодушно, без интереса, как на буфет.

…Так встречайте каждого поэта глумлением!Ударьте его бичем!Чтобы он принял песнь свою,как жертвоприношение,В царстве нашей власти шел с

окровавленным лицом![138]

И поспешил Лимонов смыться из гостей, и меня с собой уволок.

Оттого, что обожрался, чувствовал Эдик себя премерзко и вдобавок злился на весь свет за явный свой конфуз. По всему было видно: хочется ему выговориться, блеснуть, но чтобы обстановочка была родная, с пониманием. И поскольку были мы неподалеку от Кировской, то предложил он к Ситникову зайти.

Вася явно обрадовался Лимонову. Притащил «Книгу отзывов», показывать начал: мол, вот какие чудаки есть, пишут-то как ловко и еще норовят рисуночек какой-нибудь сотворить! И Лимонову ее подпихивает, чтобы тот тоже гениальностью своей блеснул, порадовал хозяина.

Лимонов, чувствовалось по всему, вышел уже вполне из состояния морально-пищевого шока и, нежась в атмосфере Васиного балагурства, обдумывал, чего бы такого эдакого ему в книгу эту написать. Вспомнили в разговоре про Крученыха: вот уж кто мастер экспромты крутые сочинять! Он из них даже целую книжечку состряпал, «Литературные шушуки» называется.

Ситников тут же рассказал, как он вместе с Крученыхом соревновался: кто из них быстрее, в один сеанс, женский портрет с натуры сделает.

– Посадили заместо натурщицы поэтессу одну молоденькую, что подле него вечно ошивалась, и давай писать! Предельный срок был четыре часа. И знаете, ведь он быстрее написал и, пожалуй, что лучше.