«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Я ничего не сказал, однако согласно кивнул головой, чтобы и другие поняли мое безусловное уважение к текущему моменту. Не сговариваясь и не чокаясь, как за помин души, мы выпили. Валерий Силаевич тут же захрустел луком, Немухин стал медленно, вчувствываясь во вкус, жевать кусок сала, я глотнул теплого куриного бульону, а все еще стоящий поодаль Иван Федорович с досадой крякнул.

Воспользовавшись паузой, он поправил кепку и начал говорить в своей обычной, поучающе-язвительной манере:

– Вот вы, как люди образованные, рассуждаете здесь обо всем на свете, и, хотя и заумным языком, высказываете мысли абсолютно верные, с которыми трудно не согласиться. Но при том, на деле, каждый из вас совсем другое собой представляете, что приводит к несоответствию и разрушению основ. Потому, и в первую очередь из-за злокозненности евреев, вокруг черт знает что творится. Тлетворная еврейская «прелесть» «внедряется все глубже и глубже в массу человечества и корнями своими прорастает всю человеческую толщу. Секрет иудейства – в том, что есть чисто иудейское, чистокровное, и около него – с неимоверной быстротой иудаизирующая «шелуха» прочих народов. Теперь в мире нет ни одного народа, совершенно свободного от еврейской крови, и есть еврейство с абсолютно несмешанною кровью. Итак, есть евреи, полуевреи, четверть-еврей, пятая-евреи, сотая-евреи и т. д. И вот, каждый народ с каждым годом увеличивает процент еврейской крови, т. е. разжижается в своей самобытности. <…> И, рано или поздно, процент еврейской крови у всех народов станет столь значительным, что эта кровь окончательно заглушит всякую иную кровь, съест ее, как кислота съедает краску».[141]

Например, тот самый врач-еврей, о котором я вам рассказывал, вторым священником назначен в Ратовскую церковь. Теперь, выходит, будет не только тело, но и души лечить, а правильней сказать – калечить. Спрашивается, почему его именно в «нашу» церковь понесло? Почему он в своей религии не захотел быть социально-активным? – там, где он от природы психологически укоренен, да еще как. Нет, неспроста все это, ох как неспроста!

Иван Федорович покрутил в воздухе пальцем и пристукнул своей культей.

– Да, это весьма и весьма интересно, – сказал Немухин и подлил себе в стакан квасу, – мне, лично, всегда любопытно было, что движет евреем, когда он в христианство вдруг переходит. Это ведь другой, особый тип духовности – православный еврей, от русского православного сознания отличный. Его вера куда более истовая, словно сознает он, что перед Христом виноват, сильно виноват. Потому согласен: неспроста это происходит, верно, только вот как?

– Что значит «как»? В «Деяниях Апостолов» подробно описано обращение Савла, который, основателем той Церкви считается, о коей ты так печешься. К тому же он еще зовется Апостолом язычников, а следовательно, всякое «истинное» обращение, истинно именно в его еврейском прообразе!

– Вот манера! – сказал Немухин недовольным тоном. – Я своими переживаниями делюсь, причем «не вообще», а по конкретному вопросу. Ты же все переиначить норовишь. Нет, чтобы вникнуть, попытаться понять, что другой человек выразить хочет.

Ведь если действительно быть «психологически укорененным в своей культуре и в своей религии», то будет понятно, почему меня, лично, эта разница так интересует. Мы, может быть, с этим врачом чем-то и похожи, а вот бабушки наши – совсем нет. И это важно! – от бабушек в нас все доброе и теплое проистекает. И это самое «четвертое измерение» тоже.

Почему тогда, спрашивается, надо уклоняться, а то и бежать от своего кровного, от природного начала? Для кого-то, согласен, оно есть «коллективное бессознательное», особенно в толпе, но если ты – личность, то именно природное начало, осознанное как «данность», и определяет выбор твоего Пути.

– Хорошо говорите, – одобрил Иван Федорович, – русское природное начало особое, не такое как у Савлов Моисеевичей, и пространство у нас другое – не чета ихнему Синаю. Я хоть и рабочий человек, а в музеях бываю. Стою как-то раз перед картиной Репина «Бурлаки» и чувствую: вот оно – наше пространство, бесконечное, соленое от кровавого пота, неодолимое. Точнее сказать, в одиночку неодолимое, а в артели, всем скопом, становится оно покорным коллективной русской воле. Потому и идеалы у нас должны быть своими, природными, а не взятыми напрокат у черт знает кого.

Он подошел ближе, полагая, видимо, что настал уже момент, когда, не умоляя своего достоинства, можно и к столу подсесть.

– А вы, Владимир, никогда не задумывались, что радикальный разрыв с корнями не только родной культуры, но и уровнем, на котором любая культура функционирует, – это и есть цель духовного развития? Иначе вашей личности – труба.

Произнеся это, Валерий Силаевич развернулся и, глядя в упор на Ивана Федоровича, с несвойственной ему жесткостью в голосе повторил:

– Ну, а на сегодня трубы отменяются.