«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Если с первой оперативно-тактической задачей справляться «дядям» кое-как удавалось – за счет постоянного притока новых подельников, то вторая оказалась им явно не по плечу. Сработал механизм «снежного кома»: прибытие энергичных личностей в штатском возбуждало любопытство гуляющих по всему периметру огромной площади людей. Стекаясь со всех сторон, они тут же вливались в толпу, от чего она с устрашающей быстротой разбухала и перла в разные стороны, как тесто на дрожжах.

На лицо был конфликт стихии народной вольницы с всеорганизующим началом государственного охранительства. Никакие увещевания, призывы «знать совесть», напоминания о гражданском долге, сознательности и советском патриотизме не действовали. Своей импульсивно-мальчишеской выходкой Кастро, желая того или нет, стимулировал то, что Юнг определял как коллективное бессознательное, в данном случае – привычную тягу русских людей к кучкованию по любому поводу.

– Ну что вы все претесь-то, пихаетесь! Человеку отдохнуть надо, оглядеться. Мало он вам каждый день речи говорит! Вышел себе воздухом подышать, прогуляться с товарищами немного, иллюминацию посмотреть, празднику порадоваться… А вы тут под ногами путаетесь, как остолопы несознательные, мешаете. Расходились бы лучше по домам. Скоро уж ночь на дворе будет. Посидели бы за столом, покушали бы чего… – все время уныло бубнил бодро семенящий рядом со мной в каких-то чудной формы огромных ботинках немолодой сутуловатый «дядя» в шляпе. Непрерывный скулеж его сбивал с ритма и действовал на нервы, даже благодушный Лейбман начинал закипать.

Наконец-таки наше шествие достигло какой-то смутной цели. Впереди засветилось тысячами ярких огней здание гостиницы «Москва», а вокруг – человеческое море из движущихся со всех сторон и во всех направлениях бурливых людских потоков. Радостная картина народного праздника оживила загрустившие было сердца, отчего возникла небольшая давка. «Дядю»-брюзгу как бы невзначай резко толкнули, и когда он упал, с треском ударившись головой о металлическую стойку ограждения, прошлись по нему легонько ногами. Минутой позже, каким-то боковым зрением увидел я, что ему все-таки удалось подняться и он, сильно шатаясь, влился в кипящее месиво толпы.

На углу гостиницы и метро, работающего только на вход, Кастро и его группа оказались плотно зажатыми внутри кольцевидного вихря, образовавшегося путем столкновения пестрых потоков людских масс, движущихся в разные стороны.

Весть о том, что «Кастро среди нас» распространялась со скоростью звука, вызывая бурю восторгов. Народ вопил и стенал: «Речь! Речь!»

Рядом со мной неожиданно вынырнул Саша Лейбман в компании с субъектом в разодранной до пупа рубахе, с бутылкой в руке и двумя сильно помятыми размалеванными «кисками» в придачу.

«Знакомься, старик, это Жорик с Ильинки», – порадовал он меня. Жорик, однако, о новых знакомствах не помышлял. Почувствовав внезапно необычайную слабость в ногах, он потерял устойчивость и повис на своих «кисках», отчаянно мотая кудлатой башкой и вопия осипшим воющим голосом: «Фе-е-е-дя, ре-е-е-чь!»

В сторону посланцев острова Свободы летели цветы, красные банты и еще какие-то безобидные мелкие предметы. Швыряние пустыми бутылками пресекалось оперативниками на корню, быстро и решительно.

Группа кубинцев уже не излучала бодрость и революционный оптимизм, а выглядела довольно-таки помятой и явно испуганной.

Идиоты – честные как лопатыИдиоты – ясные как плакатыИдиоты хорошие в общем ребятаДа только идти среди них жутковато.

И только один Фидель оставался царственно невозмутим. С высоты своего богатырского роста он величественно озирал бушующее людское море. Периодически, в ответ на вой толпы, с грациозным величием взмахивал он руками, приветствуя ликующие массы, но при этом с неукротимой настойчивостью, как ледокол среди торосов, продвигался вперед – к главному входу гостиницы, таща за собой, как на буксире, ополоумевших боевых соратников.

И вот уже цель достигнута: огромные двери гостиницы на секунду приоткрылись, пропуская дорогих гостей, и сразу же сурово сомкнулись за их взмокшими спинами. Героический проход «от ворот и до ворот» завершился очередным триумфом Фиделя.

Но один несчастный кубинец оказался вне пределов «тихой гавани». Он случайно отстал от своих на несколько шагов и неумолимые двери захлопнулись буквально перед его носом. В эту минуту ревущая толпа сомкнулась, и он забился в ней, как рыба в садке, задыхаясь в тисках дружественных объятий. И тогда, потеряв последнюю надежду, покинутый на произвол судьбы любимым вождем и товарищами по классовой борьбе, начал он отчаянно драться, отстаивая свою молодую жизнь. Он лупил кулаками по воспаленным восторгом мордам, плевал в налитые кровью глаза, дробил стальные яйца и каменные груди советских братьев и сестер коваными подошвами своих армейских ботинок.