На пиру богов

Беженец

. Так нет же. Вернемся к имяславческому спору: как же должны относиться к митрополиту Антонию, «хулящему» Имя Божие и тем впадающему в лютую ересь, теперешние «имяславцы»? Могут ли они находиться с ним даже в церковном общении? Допустим, что Собор самого расширенного состава разрешит вопрос в духе митрополита Антония, разве преклонятся перед этим решением, не внешне, дисциплинарно, но внутренне, как перед решением непогрешимой Церкви? Признает ли свои мнения личными заблуждениями все равно та или иная сторона? Все равно нет, или по крайней мере, может быть, нет потому, что останется лазейка – апелляция к «рецепции», подкрепленная воспоминанием об Ефесском Разбойничьем Соборе, ссылка на то, что у нас нет внешнего авторитета и хранителем истины является народ, тело Церкви и подобное. И таким образом всякий жизненный догматический вопрос будет раздроблять, разрыхлять церковное единство. Внешне может дело обстоять и благополучно – силою дисциплинарного подчинения. Можно замолчать и таить свои мнения, но ведь не внешней дисциплиной держится Церковь. Вот типичный случай такого дисциплинарного послушания: мой друг по требованию церковной власти в экземплярах своей диссертации смиренно и послушно заклеивал слово «София» в то время, когда книга давно уже вышла в свет и была распродана. Он, разумеется, по требованию изъял бы вовсе из продажи книгу, но думать так не перестал бы, потому, очевидно, что церковная власть является для него лишь дисциплинарным, но не учительным авторитетом.

Возьмите также понимание вероисповедных вопросов: для одних католики – fratres separati[68]

, и Церковь не теряет своего единства вследствие раскола, для других католики – еретики, их иерархия – не иерархия, таинства – не таинства, при принятии их в Церковь надо их перекрещивать, как это и делалось сначала в практике Русской, а теперь и Греческой Церкви. Если тронуть основные догматические разногласия, например о Духе Святом или о Папе, увидите, до каких мы разногласий договоримся. Да что вероисповедные вопросы: мы не можем между собою сговориться, имеет или не имеет Православная Церковь орган непогрешимости, является или не является таковым хотя бы Вселенский собор, как отнестись к старообрядческой иерархии. А если мы попробуем пройти по всему православному богословию, то увидите, какая неточность, какое шатание между разными точками зрения, в частности традиционное колебание между католической и протестантской доктриной, недоговоренность и неясность по вопросу о почитании Богоматери, о загробном мире (где больше всего боятся совпасть с католиками) и так далее. Словом, Православие оказывается искомой величиной, туманностью в чужих созвездиях. И если мыслящих православных заставить высказать до конца свои верования, свое понимание, то получилась бы поистине пестрота неожиданная: кто в лес, кто по дрова.

Светский богослов. Это-то и есть свобода в Православии: in dubiis libertas, in omnibus charitas[69]. А недвижной, таинственной основой Церкви являются таинства и священство.