На пиру богов

Светский богослов. И этому расслабленному, кажется, кощунственно вы собираетесь сказать слова Христовы: встань и ходи. Что же, в истории Церкви надлежит быть всякому самозванству, «лжехристам и лжепророкам», и когда же им и действовать, и выступать, как не в наше смутное время. Но лучше мы произведем экспертизу и спросим терпеливо и страдальчески нас слушающих служителей Церкви. Им виднее, пусть они скажут, есть или нет внутренний паралич в русском Православии. Не погнушайтесь нашим многоглаголанием, скажите, правда ли это или ужасная, черная клевета на святое Православие?

Ученый иеромонах (медленно и раздумчиво). Страшусь этих разговоров, и не чувствую себя призванным судить и решать такие вопросы. Просто волосы встают на голове от этого дерзновения и – простите суровое слово – от легкости его да и безответственности. Чувствую, что как будто чугунные гири привязали к каждому слову. Однако не постыждуся исповедания истины: разумеется, всякая речь о каком бы то ни было параличе Православия, не считая поверхностных и преходящих нестроений, является кощунством, порождаемым неведением и слепотой. Русская Церковь есть истинная Церковь, Невеста Христова, и ныне она цветет такою же красой и сильна, как и прежде, и так во веки веков, до скончания мира, не одолеют врата адовы. И я, недостойный и грешный иеромонах, испытываю эту полноту, от нея же вси прияхом, и благодать возблагодать, каждый миг и каждой фиброй своего существа, и благодарю и, славлю Господа моего.

Светский богослов. Вот вам истинный голос Церкви, смиренный, но торжествующий. Решитесь ли после него продолжать свои разглагольствования? Но хотелось бы, батюшка, услышать еще и ваш голос.

Приходский священник

(застенчиво и запинаясь). Простите, не умею я говорить на такие темы да и для себя-то додумать их не могу до конца. Только мучаюсь ими очень в своей тиши провинциальной, ведь не видно нам отсюда никаких горизонтов. Вот и теперь я как-то зараз соглашаюсь и с многим из того, что вы говорите (к Беженцу), но и трепещет мое сердце от слов отца Иеромонаха, это ведь каждый священник испытывает и несомненность эту, и радость этой несомненности: какой он ни есть недостойный, но он есть канал, через который постоянно струятся волны благодати. Посему нет в мире жребия блаженнее и радостнее священства, хотя нет и труднее и ответственнее его. А вот то, что здесь говорилось о кризисе и параличе, это ведь приходится испытывать каждый день и час, и как будто все острее. Впрочем, я недавно священствую, и опыт мой ограничен…

Беженец. Мне-то думается, что в этом вовсе и нет противоречия: и абсолютность Церкви, как силы не от мира сего, и чувство исторического паралича в Поместной Русской Церкви. Конкретное самосознание имеет в себе разные стороны и может вмещать и противоречия.

Светский богослов. А я вижу здесь вопиющее противоречие: Церковь или не-Церковь, tertium non datur

[71], и не может быть такого уродливого сочетания понятий, как Церковь в параличе.

Иеромонах (сурово). Не может.

Беженец. Очень грустно, что, вместо суждения по существу, начались осуждения и отлучения и первой жертвой их является не моя малость, но наш собеседник Батюшка. К сожалению, таково наше церковное воспитание, что нередко таким зажиманием рта дело начинается и кончается. Но теперь прошли времена зажимания страхом, тем более что на крикунов, развязно и открыто призывающих к «реформации», он не действует, а людям искренним и застенчивым мешает думать сообща церковную думу.

Иеромонах. Если это относится ко мне, вы меня не поняли, я никого не хотел осуждать и отлучать, поскольку всякое суждение в вопросах церковных не есть вместе с тем и осуждение. Просто я не умею иначе мыслить и чувствовать.

Светский богослов. Вот эта-то цельность и есть тот камень веры, на котором зиждется Церковь Христова, иного и не ищем, и она присуща истинно церковным людям теперь, как и встарь.