На суше и на море - 1976

— Сознаюсь, есть… Но рано еще. Подождать надо с ним, — он взглянул мне в лицо, подбрасывая на ладони ягоды, и встал. — Ехать пора. Вы остаетесь?

Мы шли к дому, и Кондрашов заговорил о Федоткове, чтобы не говорить о проекте. Он не хотел скороспелых выводов. Ему нужен был законченный, проверенный вариант, слишком многие до него пытались спасти Новороссийск от боры — и безуспешно.

— Поговорите, поговорите с Федотковым, — обернулся ко мне Кондрашов. — Таких уж теперь нет. Уверяю вас.

Что он хотел сказать этим?

Покидая мергелевый дом, Василий Андреевич уже не шутил. И уехал быстро, едва попрощавшись, как убежал. По Боцмана гладил долго и все о чем-то говорил с ним шепотом.

В мергелевом доме я прожил два дня. Уже не ждал бору и, признаться, почти ничего не спрашивал у своих добрых хозяев, но Георгий Михайлович сам мне много рассказывал.

И еще: я не удивлялся ничему. Впрочем, однажды…

Это случилось утром. Галина Федоровна вышла из дома. Я сидел на крыльце. Голубой мергель грел меня тихо и ровно. Галина Федоровна прошла в самый угол двора, к каменной ограде. Там у нее было что-то загорожено железными листами. Присев, она откинула один лист. Тот, звеня, упал, и на голом, совершенно выжженном солнцем и выметенном ветрами дворе — там, в углу, — я увидел два оранжевых огонька.

— Вот, два у нее осталось…

Я не заметил, как ко мне подсел Георгий Михайлович. А он тихонько, чтобы не слышала Галина Федоровна, стал рассказывать, что вот уже двадцать лет, из года в год Галина Федоровна сажает цветы, а бора уносит их вместе с землей. Еще не было года, чтобы ветер не вырвал их, но с неиссякаемым терпением эта пожилая женщина приносит каждую весну землю и ждет ростков…

— Два осталось, — повторил Георгий Михайлович, заерзав на крыльце.

Рядом с метеоплощадкой, куда каждый час ходили Галина Федоровна или Георгий Михайлович, чтобы снять показания приборов, поставили железобетонный столб в обхват толщиной. Хотели проверить, выдержит ли он напор боры. Сейчас он был перегнут пополам. Теперь видно было, что под раскрошенным бетоном два рельса. Они были согнуты, как проволока… А цветы росли. Потрогав их, словно приласкав, Галина Федоровна ушла в дом, прошла мимо нас молча, сжав упрямо губы. А мы смотрели на покачивающиеся ноготки, и Георгий Михайлович рассказывал.

С саблями-то на него тогда вылетели, как он говорил, «ряженые»: шли съемки фильма «Железный поток».

— Напугали меня здорово, — со смехом вспоминал Георгий Михайлович.

Рассказал он и про девушку. Когда он впервые поднялся сюда в пятьдесят третьем, увидел: в мергелевом доме двери сорваны, крыша унесена. Он переступил порог и в доме без крыши увидел девушку. Она плакала. Девушка и была начальницей станции. Потом, к вечеру, пошла бора, полил дождь, а они сидели вдвоем в дрожавшем под ветром доме. Ветер шел три дня и три ночи, есть было нечего, только кусок хлеба был у Георгия Михайловича, а девушка все плакала и плакала.

— Вот имя ее забыл, — огорчался Георгий Михайлович.

Как только утих ветер, она ушла вниз, даже не попрощалась.

— И я хотел уйти, а вот остался. — Георгий Михайлович пожал плечами, словно недоумевая. — Весной спускаюсь. Все! На пенсию. Пора, пора. А то еще, пожалуй, как Фицрой…

— Как кто? — спросил я.

Но Георгий Михайлович не ответил. Однако я запомнил это имя.

Вернувшись в Москву, я не забыл о нем. Мне все казалось, что в словах Федоткова был скрыт какой-то тайный смысл. Теперь я знаю, что это была только шутка.

Роберт Фицрой был англичанином. Он родился в 1805 году и прожил шестьдесят лет. Был контр-адмиралом и главным метеорологом Метеорологического департамента Англии, плавал на «Бигле» с Дарвином. Это он первым сказал, что надо не только наблюдать погоду, но пора ее и предсказывать..

Каждое утро, кроме воскресных дней, — телеграфисты по воскресеньям отдыхали — он получал двадцать две телеграммы со всех концов Великобритании. Потом во все порты страны рассылались штормовые предупреждения. Им разработаны и штормовые знаки: треугольник острой вершиной вверх — буря с севера, вершиной вниз — с юга, квадрат — бури идут одна за другой, квадрат и треугольник вершиной вверх — особо опасная буря.

Роберт Фицрой сделал и первое предсказание погоды, напечатав его в газете. Лорды послали запрос секретарю Королевского общества, их интересовало: может ли наука метеорология предсказывать погоду?

Вопрос остался без ответа, а контр-адмирал — без уверенности, что он действительно нужен. Не отчаявшись, он написал книгу.

А вот строки из Британской энциклопедии:

«В последние годы он был чрезмерно перегружен работой, и его здоровье, как физическое, так и душевное, могло пошатнуться. Но он отказался взять предписанный ему отпуск. В припадке умственного расстройства он покончил с собой 30 апреля 1865 года».

Такова судьба первого человека, который осмелился предсказывать погоду.

Не думаю, чтобы мой добрый Георгий Михайлович Федотков имел в виду такой конец. Твердо знаю, что это не так. Мне только хотелось узнать об упомянутом им человеке все, а узнав, захотелось поставить их имена рядом.