Наблюдатель

Французы должны были прийти примерно через час, а я пока старалась хоть чем-то себя занять, с готовностью помогая накрывать на стол и нарезать фрукты. Кларисса подкралась ко мне со спины, наблюдая за стремительно растущей на столе горкой блестящих лимонных, лаймовых и апельсиновых шкурок.

– Все хорошо?

– Да-да, замечательно! – пропела я. – Что делать, на званые вечера у меня реакция, как у собаки Павлова. Бабушка приучила с младых ногтей!

– Тебе, похоже, очень… весело?

– Да мне всегда весело!

Кларисса саркастически приподняла бровь.

– Иди, присядь, – с нажимом сказала она.

Прекрасно понимая, что моя улыбка больше похожа на болезненную гримасу, я повиновалась.

Все бессознательно собрались в кружок вокруг Люка и Лоуренса, которые, расслабленно покуривая, на пару, как слаженный комедийный дуэт, развлекали публику рассказами о своих приключениях.

– Но самое смешное, – радостно вещал Лоуренс, – было то, что он принял Люка за итальянца – причем безо всяких видимых причин – и настойчиво переводил ему все подряд. Крикнет мне: «Эй, приятель, красотка, да?» – и тут же Люку, с эдакой заговорщицкой улыбочкой: «Una bella donna, eh?»[127]

– А я такой: Si, si. Andiamo. Molti baci![128] – закончил Люк за Лоуренса, для пущего эффекта передразнивая его монотонный северный выговор. Все засмеялись, и я попыталась скривить рот в некоем подобии веселья.

– Ой, дорогуша, у нас что, закончились шезлонги? – спросила Дженни, заметив, что я держусь в сторонке.

– Можешь сесть ко мне на коленки, если хочешь. Шезлонг у меня суперкрепкий, а я – сама галантность, – Лоуренс по-приятельски кивнул мне.

– Нет, вот, бери мой, – предложил Люк и, не успела я запротестовать, встал, жестом пригласив меня на свое место. Теперь я, конечно, оказалась рядом с Ларри и почувствовала на себе его пристально-оценивающий взгляд.

– Итак, – сказал он, – не слишком ли кошмарна жизнь с этими психами?

Я поразилась тому, с какой легкостью он играет в эту игру; пристально всмотрелась в его черты в поисках малейшего следа правды – и не обнаружила ничего. Во мне вдруг проснулась жажда соперничества.

– Да уж, «психи» – самое подходящее слово, – сказала я, копируя его ухмылку. Лицо его на мгновение приняло удивленное выражение – но и оно тут же исчезло.

– Что ж, Лия, на эти выходные я буду твоим щитом, – сказал Люк. – А в понедельник вернусь на Коста-дель-Дептфорд.

– Так ты не останешься? – Кларисса попыталась скрыть разочарование.

– Нет покоя нечестивым. Мы собираемся закатить серию вечеринок, так что мне предстоит куча работы.

– Работы! – хмыкнул Лоуренс.

Вид у Люка был почти что обиженный.

– Расскажи-ка о своей работе, Люк, – промурлыкала Анна. – Мы хотим знать все!

– Вот уж все ты знать точно не захочешь, Анна, – парировал Лоуренс.

– Я бы не был в этом так уверен, – хмыкнул Майкл.

Тут, как обычно, вмешалась Дженни.

– Ларри, будь умницей, помоги-ка мне принести еду с кухни. Скоро придут гости.

Он послушно встал:

– Как прикажете! Я ваш верный су-шеф.

– Нет, – возразила Дженни. – Су-шеф у нас Лия, а ты будешь посудомойкой.

Я знала, что он, скорее всего, не уловит иерархических тонкостей, – но на душе все равно стало теплее.

* * *

– Как здорово! – воскликнула Кларисса. – Прямо как в старые добрые времена!

Я редко видела ее такой воодушевленной. Они с Нико сидели, притиснутые друг к другу, в гамаке – ее затылок в сгибе его руки, – курили и пили какой-то подозрительно мутный коктейль, который Люк объявил своим «фирменным». Остальные устроились на низенькой каменной изгороди. Жером легонько перебирал пальцами мои волосы, но я этого почти не чувствовала. За весь вечер он не произнес почти ни слова, явно чувствуя себя не в своей тарелке оттого, что присутствующие вполне предсказуемо перешли на английский. Когда он неловко представлялся ребятам, я ощутила прилив невыразимой нежности: казалось, его речевой аппарат попросту не в состоянии воспроизвести модуляции моего родного языка, который с такой непринужденной естественностью связал нас с Ларри. До сих пор я была знакома только с французской ипостасью Жерома – игривой, дерзкой, смышленой и открытой. Но если его язык, когда я только начала его учить, смягчил мой характер, сделав более податливой и в чем-то даже наивной, то мой язык возымел для него прямо противоположный эффект. Его английское «я» было замкнутым и угрюмым.