Наблюдатель

Я безотчетно положил ладонь на ее обнаженное бедро – и почувствовал, как она замерла. Уже было отдернул руку – как вдруг она повернулась и посмотрела на меня. Те самые глаза. Набравшись храбрости, я коснулся горящими пальцами подола ее скромного летнего платьица. Она все еще не дышала. Миллиметр, еще, дюйм…

– Пойду поплаваю, – пробормотала она. Мне хотелось сидеть, не двигаясь, и изучать ее – но тут мы оба услышали гул мотора на подъезде к дому, и я отдернул руку. Она встала, явно намереваясь сбежать на пляж, чтобы не исполнять повинность, диктуемую этикетом, – но поздно: Анна уже ее заметила.

– Привет, дорогой! – крикнула она мне, заглушив мотор, и поджала губы: – Я привезла к тебе гостя!

Гостя? Из машины выбрался высокий седой мужчина в светлом льняном костюме – и едва ли не вечность спустя повернулся ко мне. Но нет – неужели я и вправду схожу с ума? Не может быть!

– Мики, старик! – воскликнул он с характерным для северо-восточных штатов горловым «р». – Сколько же времени прошло, черт возьми!

Я почувствовал, как кровь запульсировала в жилах, а ноги стали ватными. Когда он приблизился, стало очевидно, что черты его лица – лишь слегка измененная версия тех, давно и хорошо мне знакомых. Но теперь он смотрел даже не на меня – взгляд его был безраздельно прикован к ней. Джулиан глянул на Лию – и расхохотался:

– Боже правый, Мик! – присвистнул он. – А ты совсем не изменился!

Часть четвертая

Сен-Люк

Лаская округлость живота, ты думаешь: там, внутри, не только растет и обретает форму человеческая плоть, но еще и зарождаются идеи, развивается разум. Ребенок совершает чудо, открывая для себя язык. Тайна слов – во чреве женщины.

ЭММА САНТОС. La Malcastrée

28

Майкл

Когда Дженни и Монах объявили о своем намерении уехать из Лондона, я отнесся к этому скептически. Впрочем, как человек, вынесший все тяготы детства в провинции, я всегда с подозрением относился к лондонцам, которые по собственной воле решали оставить цивилизацию ради какого-нибудь Норфолка, Сассекса или, боже упаси, западного Уэльса. И вот уже около года продолжался их странный эксперимент в Девоне, который я окрестил «опытом Теда Хьюза». Должно быть, дела идут хорошо, раз никто из них до сих пор не наложил на себя руки, в шутку заметил я в телефонном разговоре с Дженни. Я почти физически почувствовал, как на том конце провода она закатила глаза. «Со вкусом у тебя по-прежнему неважно, Мик, – шутки все такие же плоские».

Я приехал утром Страстной пятницы, в конце марта. Зима выдалась поистине суровая – в особенности для Дженни и Брайана. Незадолго до Рождества у нее случился второй выкидыш. Меня не было рядом. По правде говоря, их переезд в провинцию был мне на руку; находиться рядом с ней во время беременности оказалось нелегко. После Нового года они на месяц уехали в Штаты, откуда вернулись с новыми силами. Судя по открыткам, в Дженни проснулся ее обычный оптимизм – как будто того, что произошло в конце декабря, и вовсе не было, – и она решительно взялась за работу, словно яркие лучи орегонского солнца, пробивавшиеся сквозь ветви исполинских секвой, cмогли стереть из памяти все, что ей пришлось пережить. Она настойчиво звала меня на Пасху. После заключения договора на публикацию книги мы еще не виделись, и, честно говоря, мысль о том, чтобы провести выходные на природе в Девоне, казалась мне заманчивой.

– Может, хотя бы просохнешь после своих торжеств, – сказала она. – Я отсюда слышу запах перегара.

Я арендовал «остин-аллегро» (то еще дерьмо) и каким-то чудом доехал до Уэст-Кантри в один присест, сделав единственный привал в мещански-претенциозной дорсетской гостинице: всюду салфеточки, обтянутые чинцем кресла, интерьерные витражи и престарелая хозяйка в бигуди, потягивающая шерри из «юбилейной»[168] кружки. Должно быть, как раз в таких местах в каком-нибудь 1912 году и проводили ночь с проституткой мечтающие о разводе бедолаги, чтобы получить возможность избавиться от жены на законных основаниях. У стойки администратора стояла тряпичная кукла-уродец, пьяно склонившаяся над ящиком для сбора пожертвований Королевского легиона. «Это мой маленький гуркха!» – хихикнула старушка, когда я взглянул на поникшую фигурку.