Над бездной

— Да. Я уверен, что Фламиний побоялся меня, оттого и не похитил мою дочь. Представь, что могло бы случиться, если б этот негодяй вздумал ее преследовать своею мнимою любовью? если б он, как много раз поступал с другими девушками, стал пробираться по ночам в наш сад и бродить под окном ее комнаты со вздохами, стонами, а пожалуй, и с песнями?.. она теперь добивается узнать его имя и, видимо, тоскует о нем; но, я уверен, что она, благодаря переменчивости своих мыслей, скоро о нем забудет, найдя какую-нибудь новую утеху, — человека или науку, но тогда… разве я мог бы устеречь мою неукротимую? к сожалению, господствующей чертой в характере моей красавицы всегда, с детства, было любопытство и неудержимая страсть к тому, что ей трудно достать; чем больше препятствий воздвигалось на ее пути, тем сильнее разгоралась ее энергия и желание. Теперь, по моему приказанию или просьбам, все, и рабы и родные, кого бы она ни спросила, ответят ей, что не знают человека, спасшего ее. Она мне прямо высказала сегодня утром, что найдет его, узнает его имя и… ах, Росция!.. Люцилла, мое единственное дитя, мое единственное сокровище, сказала мне, что она его любит, что ее сердце избрало его… что мне делать?!.

— Ах, какое несчастие, почтенный претор! — воскликнула актриса с мрачным трагизмом, думая в то же время: «Если б это так было!.. Люцилла одна в силах его спасти».

— Видя ее уныние, прежде вовсе несвойственное ее веселому, беззаботному характеру, — продолжал отец, — слыша ее беспрестанные вопросы о Фламинии, я просто теряю голову, не знаю, что мне делать, как ее спасти. Случись это с нею прежде, я стал бы просить Сенат о месте претора в Сицилии или в восточной Италии, увез бы Люциллу туда с собой, как прежде всегда брал, но, подумай, как же я возьму ее с собой в Испанию, да еще в дальнюю?! я хотел ее оставить здесь в доме моего друга Марка Аврелия; дочери его с ней дружны; но теперь… разве там уследят за нею?.. притом Цецилия и ее дочери ведут веселую, открытую жизнь, часто посещают театр и цирк… нет ничего легче для моей дочери, как встретить своего искусителя именно там… не у них в доме, это правда, потому что там не принимают таких негодяев, но… где-нибудь с ними… у них бывает Лентул, а он — друг Фламиния. Переменить место моего преторского назначения теперь нельзя раньше трех лет… ах, не ожидал я, что Юлий поставит меня между Сциллой и Харибдой! я считал его ухаживанья простой шалостью молодого человека; я не прочь был даже назвать его зятем, тем более что диктатору не нравится его брак с дочерью Цинны и он требует развода. Юлий умен, храбр, образован, тверд характером, — такие задатки много обещают в будущем славы; я не полагал, что он решится на такую дерзость, да не полагаю, что он и решался на что-нибудь; вернее всего, что он встретил мою дочь совершенно случайно в подземелье, а Фламиний и его компания начали драку со слугами Юлия, сыграли просто комедию с моей бедной дочерью, а потом пустили все эти сплетни ради хвастовства.

Пока Семпроний высказывал свои планы и опасения, актриса, знавшая вперед, что он отвергнет ее первое предложение, приступила к выполнению своего плана.

— Я могу тебе посоветовать нечто другое, почтенный Семпроний, — сказала она, — попробуй несколько времени не быть отцом твоей неукротимой.

— Как?

— Передай твои родительские права над нею законным порядком на время другому лицу под предлогом твоего отъезда.

— А этот другой измучит ее без меня, истиранит!.. о, ни за что!

— Я знаю человека строгого, но доброго, который не сделал бы ничего, кроме добра, твоей дочери. Он переселил бы Люциллу в свой дом, как приемную дочь, далеко от Рима. В его доме имя Фламиния строго запрещено произносить, как имя врага. Он совершенно перевоспитает Люциллу; будь уверен в этом. Нет ничего лучше для юной души, как хороший пример всех окружающих и тишина мирной деревенской жизни. Люцилла любит рисовать, плести, точить, бегать, вить венки, играть на лире; где же ей удобнее заниматься всем этим, как не среди простора полей и рощ, вдали от великосветского шума? Люцилла — чистая поселянка душой. Она любит философию; где же приятнее созерцать Божество, как не на лоне Матери-Природы?

— Твой план хорош, добрая Росция, но о ком ты говоришь?

— Это — твой друг, Кай Сервилий Нобильор.

— Он — холостой человек.

— Но уже пожилой, почти ровесник тебе; для Люциллы не будет неудобно войти, как приемная дочь, под его кров. Честь Сервилия не запятнана; если он даже полюбит Люциллу…

— Я с восторгом назвал бы его зятем и сделался бы счастливейшим человеком в мире.

Росция обедала у Люциллы, но не сказала ей имени ее избавителя. Люцилла признавалась ей, что решила свой выбор: ее мужем будет этот неизвестный герой, если не отвергнет ее, или — никто.

— Я не пожалею ничего для тебя, милая Росция, — сказала она, — возьми вот этот убор из рубинов.

— В году у нас только 300 дней, милая Люцилла, — возразила актриса, — а у меня не меньше уборов. Когда же мне надеть твой убор? Он мне не нужен.