Над бездной

— Насмешница! я знаю, что ты не беднее меня, но… скажи, чего желаешь в награду?.. может быть, у тебя есть любимец, которому мой отец может дать выгодное место?

— Твой отец! — усмехнулась актриса, — мне стоит сказать слово самому диктатору, и моего любимца назначат претором в самую выгодную провинцию помимо эдильства и квестуры. Я сказала бы тебе имя твоего героя без всякой награды, но я обещалась молчать и ему и твоему родителю. Они оба этого не желают.

— Да я-то желаю! — вскричала капризная девушка, — и я добьюсь своей цели. Если это разбойник вроде Катилины, я плюну и забуду его, но теперь… я люблю его, Росция.

— И он любит тебя; он не смеет даже произнести твоего имени; ты — его мечта, его восторг, его мученье. Он не злодей, нет.

— Росция, ты обещалась молчать и молчи, но…

— Что?

— Напиши мне это имя. Ведь ты не обещалась не писать его.

— Софизмы! Это все равно.

— Я узнаю от Тибуллы; для нее ничего не стоит нарушить данное слово.

— Узнавай.

— Будет хуже. Это желание, если не исполнится скоро, перейдет у меня, как всегда, в страстную манию: я до сих пор не знала преград к исполнению моих прихотей; это первое нельзя на моем жизненном пути. Ты говоришь, что он не злодей. Отчего же ты не хочешь моего счастья? Никто мне не понравился, никто не мог растопить мое ледяное сердце; оно согрелось лучом великодушия… ты хочешь вместе с моим отцом снова заморозить его… навсегда!.. отпущенница! ты хочешь, чтобы я, дочь рода Семпрониев, умоляла у ног твоих о таких пустяках!..

— Перестань, дитя! — вскричала актриса, испугавшись, чтоб экзальтированная патрицианка не исполнила своей угрозы.

— Если ты скажешь, может быть, мое сердце само охладеет. Я теперь воображаю, что это какой-то воскресший троянский герой… мое воображение разыгралось… я увлеклась не личностью, а тайной. Его лицо очаровательно, но не для меня; много таких молодцов я выпроводила от себя с насмешкой; меня увлекла тайна: почему он меня не похитил и почему не открылся?

— Но ты сказала, что любишь его.

— Да, если он того стоит.

— Он достоин твоей любви.

— Пиши!

Росция взяла навощенную дощечку и написала желанное, роковое для Люциллы имя ее избавителя: Квинкций Фламиний.

Опытная во всех житейских делах, сорокалетняя особа не могла сразу узнать, какое впечатление произвело на сердце Люциллы это открытие. Молодая девушка хладнокровно повернула карандаш тупым концом, изгладила написанное и сказала:

— Благодарю. Мой отец не узнает об этом. Я знаю все похождения моего героя из рассказов… о нем много болтают.

Больше ни слова. Ни румянец не заиграл на щеках опытной кокетки, ни глаза ее не засверкали гневом или радостью, ни один мускул не дрогнул.

Росция умела делать то же самое в роковые минуты своей жизни и знала, что никто не прозрит сквозь эту броню окаменевшей наружности. Она не прозрела, восхищена Люцилла или вполне разочарована. Спросить ее она не решилась.

Не предполагая никаких интриг, Семпроний исполнил совет Росции, — отвез Люциллу в деревню к своему другу и уехал в Испанию.

Актриса, не решившая ничего о чувствах Люциллы к ее избавителю после открытия его имени, имела теперь и другой план, не меньше первого приятный ей. Она одинаково, хоть и по разным причинам, любила Фламиния и Сервилия, заклятых врагов, и желала их примирения. Примирить их, по ее мнению, легко могла Люцилла — девушка хитрая, умная, добрая и честная. Если же, против ожиданий, примирения не последует, то будет чья-нибудь свадьба, непременно счастливая, потому что нельзя не полюбить Люциллу и нельзя не поддаться силе ее обаяния. В этом Росция была убеждена.

Глава VI

Люцилла в добровольной ссылке. — Гладиатор Меткая Рука

Люцилла с радостью отправилась в ссылку, как, шутя, называла свое переселение в деревню к Каю Сервилию, потому что надеялась там скорее, чем где-либо, встретить своего избавителя, Фламиния, и узнать, что он за человек и достоин ли ее любви.

Всегда занятая каким-нибудь делом, умственным или ручным, Люцилла не знала, что за ощущение скука, но, тем не менее, житье в деревне ей не полюбилось, потому что она попала в совершенно чуждую ей среду провинциально-солдатского закала. Наивное суеверие и мелочная заботливость о всякой всячине, главные черты мирных помещиков, показались смешными и дикими высокообразованной патрицианке, не понимавшей, как возможно несколько часов кряду толковать о сломавшемся колесе или взбесившейся собаке.

Люцилла не поняла провинциалов, а они, в свою очередь, не оценили ее достоинств, потому что ничего не смыслили в философии, музыке и других ее любимых науках.

К своему патрону Сервилию Люцилла стала с первого же дня в натянутые, почти враждебные отношения, поставив его на почтенную дистанцию от своей особы, от своих занятий и всего прочего, что до нее касалось.

Взяв с собою десять рабынь, которых называла ундинами, Люцилла скоро исчерпала весь источник беседы с этими умными, смелыми девушками. Рабыни развлеклись игрою в любовь, но их госпоже некого было любить даже в шутку в этом глухом захолустье.