Над вольной Невой. От блокады до «оттепели»

По свидетельству осведомленных людей, он героически защищался в тюрьме против предъявлявшихся ему нелепых обвинений. Но сердце его не выдержало. Веривший в силу разума и умевший убеждать, он боролся, сознавая, что убедить следователей невозможно».

Очень редко когда в университете на одном факультете собираются такие звезды, такие выдающиеся умы. Не понимая этого, нельзя осмыслить, что произошло в 1949-м с филфаком. Потому что действительно — ну, уволили четырех профессоров, но ведь на факультете работает несколько сот преподавателей. Одни ушли, другие остались — собственно, что случилось? Но дело-то в том, что, когда уходит один такой человек, это может быть равнозначно катастрофе, а тут четыре — это очень много, хватит двух, может хватить даже одного, чтобы радикально понизился уровень университета или факультета.

Андрей Аствацатуров, филолог, внук Виктора Жирмунского: «На сегодня, как мне кажется, основная проблема нашего факультета, как и всей филологической науки, заключается в том, что наука потеряла ощущение своих перспектив, ощущение своей судьбы, ощущение как прошлого, так и будущего. Она развивается по инерции. Почему нет таких ярких фигур, как Гуковский, Жирмунский, как Азадовский и Эйхенбаум? Ну, наверное, потому, что все-таки у этих людей было ощущение перспектив, ощущение судьбы и осознание того времени, в котором они жили.

В конце 1940-х произошел настоящий слом. В сущности, Сталин провел в филологических науках, вообще в области гуманитарного знания, то, что он произвел в конце 1930-х среди государственного партийного аппарата и среди военачальников, — произошла как бы смена поколений. Но если в государственной жизни, может быть, там действительно поколение технократов типа Маленкова и Косыгина могли лучше управлять страной, чем старые революционные кадры, то, конечно, наука устроена совсем по-другому».

Эти слова Андрея Аствацатурова поразительным образом рифмуются с тем, что было сказано много лет назад Лидией Михайловной Лотман: «Это было очень вредно в общегосударственном смысле. Все эти походы против науки — это вреднейшие мероприятия, потому что наука является основой жизни людей. Все общество стоит на науке, и если эта наука в забвении, то общество идет назад».

Согласно недавнему рейтингу Санкт-Петербургский университет не входит в первую сотню университетов Европы. В три раза уступает, скажем, университету в Хельсинки.

Шпана

Музыкант Анатолий Кальварский

вспоминал: «Садовая — опасная улица. Ходить туда было нельзя; тамошняя шпана не только знала всех своих, но отличала чужих. То же касается и района Сенной площади, туда мы не совались, потому что нас там били.

По Неве мы могли ходить только до Дворцового моста. Это был наш район, и мы там чувствовали себя вольно. Мы били тех, кто приходил к нам с Гражданской улицы или с Сенной площади. Им ход к нам был закрыт. Мы имели какие-то контакты с Бульваром Профсоюзов, там была серьезная шпана, и с Александровским садиком.