Над вольной Невой. От блокады до «оттепели»

Певец выходил в бабочке, такой Веня Зувин был, человек очень известный, который сочинял частушки, „мимо тёщиного дома“, „у моей милашки рыло“. И кстати Рудаков и Нечаев, конферансье известные, пели его частушки. К тому же он был грамотный очень, учился в консерватории, а пел где придется. И вот он пел какие-то всякие забойные такие вещи, скажем, „Хороши колхозные покосы“.

Вообще публика требовала вещи очень динамичные. Потому что после унылых советских фокстротиков и бальных танцев хотели чего-то с элементами свинга. Публика не понимала тогда, что все это свингуется, что это энергетика, которая передается даже танцующей публике. А мы старались как могли. Я никогда не забуду, как в 1954 году я уже играл в таком знаменитом оркестре Владимира Сперанского — это был известный половой бандит. Значит, Сперанский вставал на стул, у него куртка на молнии. Он стилягой не был. Он просто играл джаз. Поднимал высоко кларнет и визжал на нем что-то несусветное. Потом увидев какую-нибудь девушку, прыгал в зал, начинал с ней танцевать, а мы без него играли. В этом оркестре мы стали модными, известными людьми, и за нами охотились какие-то инспектора отделов музыкальных ансамблей, потому что мы играли левые халтуры.

Танцевальные оркестры играли музыку разрешенную, с цензурой. Мы, конечно, этого не придерживались, играли как могли, какие-то фокстроты. Но, тем не менее, это всё считалось тогда джазом. И параллельно этому я уже стал интересоваться серьезно музыкой, потому что там много слушать, появились какие-то записи.

Был доморощенный стандарт — фокстрот, который назывался „Вечер на Бродвее“. Этот фокстрот написал Сперанский. Так как он назывался „Вечер на Бродвее“, его все требовали. Был такой знаменитый стиляга из нашей школы Давид Шульман, который всегда кричал: „Вечер на Бродвее“, „Вечер на Бродвее“! и мы его играли по пять, по шесть раз. Потом играли „In the mood“. Играли „Moonlight serenade“. Играли „I know why“. Играли „Ray Anthony Boogie“. Был стандарт такой знаменитый, не имеющий отношения к джазу: музыка из „Подвига разведчика“ со своими словами — „Там, где тихо саксы поют и где любовь продают. Я повстречался с тобой…“

Костя Носов иногда говорил: „Старик, играй джаз, а я буду петь“. И пел какую-то несусветную тарабанщину. И публика торчала от этого.