Наивный и сентиментальный писатель

Чем сильнее и убедительнее роман, тем болезненнее это чувство. Чем глубже мы верим в прочитанное наивной стороной своей души, тем горше бывает разочарование, когда приходится признавать, что этот мир вымышлен. Подобно моему знакомому профессору, который, будучи знаком со всеми теориями художественного вымысла, все-таки упустил из виду, что мой персонаж Кемаль – это не я, так и читатель романа, зная, что автор многое придумал, все же, в надежде облегчить разочарование, стремится убедиться в существовании описанного им мира с помощью собственных органов чувств.

Когда я в возрасте тридцати лет впервые приехал в Париж, успев к тому времени прочитать все главные французские романы, я сразу же побежал искать места, о которых в них говорилось. Я смотрел на город с холма Пер-Лашез, как бальзаковский Растиньяк (один из персонажей моего первого романа «Джевдет-бей и сыновья» называет себя Растиньяком и стремится ему подражать), и удивлялся, до чего же заурядно выглядит улица Верцингеторига, о которой говорится в первом предложении «Возраста зрелости» Сартра. По крупным городам Европы, в которых происходило действие знаменитых книг, бродит множество начинающих писателей из незападных стран, которые хотят убедиться, что все, о чем они узнали из романов, – не только вымысел. Все мы слышали о любителях литературы, путешествующих по Испании с «Дон Кихотом» в руках. Забавно, что герой этой книги сам путал рыцарские романы с реальной жизнью. Но самый удивительный пример блуждания между вымыслом и реальностью подарил нам Набоков, тот самый, который говорил, что всякий роман – это сказка. В 1972 году он занялся подготовкой комментариев к «Анне Карениной», в которых собирался рассказать о «фактах», связанных с этой книгой. Эта работа не была доведена до конца, однако Набоков успел начертить план вагона, в котором Анна ехала из Москвы в Петербург, и подробно написать о примитивных купе, которые отводили женщинам, о том, как были расположены в нем пассажирские места, где стояла печка, какие были окна и каково точное расстояние между двумя столиками. Мне очень нравится читать эти комментарии, хотя они нисколько не способствуют пониманию ни романа, ни мыслей Анны. Однако они помогают нам поверить в реальность ее истории и, хотя бы на какое-то время, избавиться от чувства неудовлетворенности.

В усилиях читателя, который, с одной стороны, признает, что роман – это вымысел, плод воображения, а с другой – хочет верить, что это проекция реальности, верная во всех мельчайших подробностях, есть изрядная доля самодовольства. На этой теме мне хотелось бы немного задержаться. Я уже говорил о том, что, читая роман, мы не имеем дело с чем-то реальным, как в том случае, когда смотрим на картину, и на самом деле это мы, читатели, придаем завершенность миру романа, превращая слова в образы с помощью собственного воображения. (Все читатели делают это по-своему, и потому по-разному запечатлевают один и тот же роман в памяти.) У одних читателей воображение ленивое, у других – трудолюбивое. Писатели, потакающие читателям с ленивым воображением, не предлагают им визуальные образы, которые следует воссоздать, а сразу рассказывают о чувствах и мыслях, которые должны были бы возникнуть у читателя, воссоздавшего эти образы. Те же авторы, которые доверяют воображению читателей, только описывают словами картинки, составляющие мгновения романа, а чувства и мысли оставляют на наше усмотрение. Бывает, и даже довольно часто, что воображения читателя не хватает для воссоздания образа, и нужного чувства не возникает; тогда мы говорим: «Я не понял этот роман». Но в большинстве случаев мы заставляем воображение работать и прилагаем немалые усилия, чтобы увидеть внутренним взором образы, которые предлагает автор или же сам текст. Эти усилия постепенно приводят к тому, что мы самодовольно присваиваем роман – то есть нам начинает казаться, что он написан исключительно для нас, что только мы его понимаем.

Это собственническое чувство связано также и с тем, что это же ведь не кто-нибудь, а мы воссоздаем роман в своем воображении и тем самым завершаем его, претворяем в реальность. В конце концов, для того, чтобы роман «сработал», писателю нужны такие читатели, как мы, – правильные, понимающие, с трудолюбивым воображением. Для того чтобы доказать, что являемся именно такими особенными читателями, мы, делая вид, будто забыли, что роман – это вымысел, едем в города, где происходит действие, осматриваем связанные с ним улицы и дома. И толкает нас к этому не только желание лучше понять роман, но и искушение убедиться, что там «все именно так, как я представлял». Когда читатель встречает «правильный образ», описанный «правильными словами» автора, на настоящих улицах и в настоящих домах, чувство неудовлетворенности, огорчавшее его при чтении романа, немного слабеет (ведь он собственными глазами видит описанный в романе мир), и возникает чувство гордости: читая роман, он правильно представлял себе все детали.