Намек. Архивный шифр

Николай решил отправить жену к родственникам в деревню: там всё-таки с продуктами было в конце восемнадцатого значительно лучше. Неожиданно — в первый и последний раз в жизни — Татьяна категорически воспротивилась намерению мужа. Она отказалась даже обсуждать идею Николая. Сказала мирно, но твёрдо:

— Никуда от тебя не поеду, Колюшка. Буду с тобой.

Он, естественно, настаивал: почему жена должна мучиться из-за его единоличного решения спасать архив? Танюша не возражала ему, молчала. Потом повторила кротко:

— Не поеду, Коля.

Николаю оставалось только подавить её нежное сопротивление коротким «Собирайся!». Но Таня, вторично объявив о своём несогласии с волей мужа, вдруг сжалась, как будто ожидала, что тот сейчас поколотит. Николай очень уж насупился, вот ей и вспомнилась тяжёлая дядькина рука. Преданность жены тронула Николая, и он переменил решение.

Да и то сказать: не Василий же на ней женился, чтоб теперь содержать. Жену Николая приняли бы безропотно, ведь и он в прежнее время делился с роднёй чем мог. Но у Васи хватает своих ртов, ещё помогает Поле, муж которой пропал без вести на германском фронте в мутном революционном семнадцатом. У сестры из четверых рождённых детей выжила одна дочка — тоже едок.

Поскольку Танюша осталась, забот у Николая не убавилось. Пришлось вспомнить юность: стал подряжаться в свободное время грузчиком. За это расплачивались сразу, часто — натуральным продуктом. Порок сердца, о котором он на архивной службе почти забыл, дал о себе знать. Да и то сказать: двадцать семь лет — это тебе не семнадцать. Случалось, что бегом таская тяжеленные мешки или ящики, он и в обморок падал. Чтоб не прогнали как негодного, врал: мол, от голода.

Тем не менее заботы о Танюше не тяготили. Вместе веселее. Пожалеть о том, что согласился тогда оставить жену в городе, Николаю привелось значительно позже — спустя семь лет.

В революционных пертурбациях Николай помнил о друге юности. Вскоре после заключения бесславного Брестского мира он пришёл к особняку Извольских в надежде, что теперь-то Алексей, если остался жив, обязательно должен был вернуться. При нынешнем опрощении нравов гостю незваному и незнатному можно было уже не беспокоиться о том, как его примет родовитый хозяин. Но Николаю так и не привелось войти в жилище Извольских. Дом встретил наглухо запертой дверью и заколоченными окнами, которые не успели запылиться. Опоздал. Как жаль!

Потом Николай ещё не раз приходил в Сивцев Вражек в надежде на чудо.

В принципе, он не исключал, что Алексей примкнул к Белому движению. Былые убеждения, пожалуй, удержали бы того от подобного шага, однако убеждения меняются сообразно жизненному опыту. Какой опыт получил Алексей в последние годы перед революцией и гражданской войной, Николай не знал и не мог знать. А может, и никакого нового опыта не приобрёл бедный Алексей Кондратьевич. Может, не успев возмужать и окрепнуть на военной службе, умер от раны, от отравляющего газа или от тифа в прифронтовой полосе.

В архиве, приводя в порядок пострадавшие документы, занимаясь обновлением описей и систематизацией, Николай присматривался к материалам, связанным со строительством и архитектурным обликом города, но никаких намёков на масонские тайны не находил. В свободное время он и в библиотеки захаживал, разыскивал материалы по масонству. Пустое занятие, и вроде уж наивно, и время такое, что не до стародавних бесполезных секретов. Но от голода отвлекало. Были кое-какие популярные статейки о масонских храмах да знаках, но безо всяких ссылок на источники вроде проектов или смет. В этом смысле исследование Извольского было и оставалось уникальным…

В военном комиссариате толпился народ. На самом видном месте висел плакат, ещё прошлогодний: «Советская Россия — осаждённый лагерь. Все на оборону!» Ярко-красный, со множеством фигур, деталей, с надписями, с огромной рождественской звездой по центру, плакат одновременно напоминал икону и лубочную картинку. Тянуло рассмотреть его во всех подробностях, чем некоторые присутствующие и занимались вполне самозабвенно.

Николай занял очередь. Паспортная книжка с собой, а других документов не требовалось… Стал расспрашивать товарищей по ожиданию о работе врача. Были ли случаи, чтоб из-за доктора кому-то отказали? Никто в очереди ничего толком не знал. Не поняв, над ним откровенно посмеялись:

— Откажет тебе доктор, как же, держи карман шире!

Только что был объявлен очередной призыв, люди пришли по необходимости, но далеко не все рвались воевать. В Трудармию, пожалуй, пошли бы, но нынче на это рассчитывать не приходится: все силы — на войну с белополяками!

Сосед по очереди мурлыкал себе под нос: «В Красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся».