Намек. Архивный шифр

— А то. У меня шурин красноармеец. Учится на командира на пулемётных курсах. В Кремле располагаются. Он в наряд ходит охранять квартиру Ульянова-Ленина. Так его жена… Владимира Ильича жена, Надежда Константиновна, ни за что, говорит, голодным не оставит. Вынесет овсяного киселя, хлеба с повидлом…

— Брешешь. Часовому по уставу не положено.

— Что сразу «брешет»?! Дай человеку досказать!

— Было поначалу: часовой в голодные обморока падал. Не положено угощаться — и не угощался. Но она добилась. Надежда Константиновна, жена Ульянова-Ленина, добилась у командира отряда: разрешил угощаться.

— Киселя выносит?

— Бывает. И ложечку даст.

— Стало быть, сами едят то же?

— Пожалуй, будет она для часового кисель варить!

— Стало быть, сами то же едят. Да. Не шикуют.

— С голоду тоже не пухнут.

— Брось ты! Какой толк, если главный человек, который всей страной управляет, будет чуть что хлопаться в голодные обморока? Какой с него толк будет? Как он страной управит, а?

— Мало ли, кто чего расскажет!

— Ребята, он врёт! Он агитатор!

— А я могу подтвердить. У меня друг есть. Красный командир. А прежде тоже охранял Ленина. Его тоже кормили. Только Мария Ильинична, сестра.

— Что ж ты раньше молчал?

— Не люблю слова тратить.

— Поди, в тот охранный отряд метишь?

— Нет. А на курсы красных командиров хочу.

Спустя три дня размеренной и неголодной жизни Николай чувствовал себя вполне окрепшим и способным переносить тяготы армейской жизни. Но вердикт врача прозвучал непреклонно: не годен.

— Эх, доктор, — беззлобно, с прежней измотанной интонацией посетовал Корецкий, — вечно вы подводите меня со своей добротой. Три дня на него паёк переводили. Ладно, ступайте, Бродов.

Раннее утро выдалось необыкновенно хорошее. Светлое небо; сонное весеннее солнце ещё не вылезло из-под розового одеяла рассветных облаков; дымы стояли вертикально. Слегка подморозило, воздух был чистый, свежий. И голые ветви с запоздавшими, лениво просыпавшимися почками, и стены домов, и мостовые подёрнуло инеем. Блестели трамвайные линии. По бульвару летела жемчужная дымка. Шаги редких прохожих, крики чудом уцелевших петухов звонко разносились в тишине. В такие минуты московские улицы казались чистыми и особенно уютными, как дом, в котором хозяйка только что сделала большую уборку, выстирав и белые кроватные покрывала с мережкой, и тюлевые занавески, и кружевные салфетки.

Николай шагал легко, с удовольствием вдыхал холодный, сладкий, как в деревне, воздух. В голове — ни единой мысли, так как всё уже обдумано и решено. В котомке — приятная тяжесть сэкономленного пайка.

Таня, быстро открывшая дверь, даже забыла поцеловать мужа: молча, тревожно ждала, что он скажет.

Что ж тянуть? Николай с порога и объявил:

— Не взяли. Не пропустила медицина.

— Слава богу! — внезапно выдохнула жена и бросилась ему на шею.

— Ну, что ты! — весело воскликнул Бродов, принимая её в объятия. — Нам же есть нечего!

— Это ничего, Колюшка, не страшно.

Она так жарко прижалась! Он не стал упускать момента. Но и голову не потерял: разделся, незаметно укрыв в складках пальто мешочек с провизией.

Танюша сегодня была раскованнее обычного. Страсть ей всегда заменяли понимание и нежность. Нынешним утром нежность била через край. Это подзадоривало…

В нетопленной комнате долго не понежишься под одеялом — хоть бы и вдвоём, хоть бы и после жаркой встречи.

Едва одевшись, Николай поспешил выложить на стол свою добычу. Куски хлеба тут были, морковь, несколько варёных картофелин и яиц, соль. Жена ахнула, и он улыбнулся, довольный произведённым впечатлением.

После недолгих препирательств удалось убедить Таню, что он не хочет завтракать, потому что накормлен и сыт. Она обязана что-нибудь съесть, а он только попьёт чаю.

Если экономить и грамотно распределить продукты, накопленного богатства им двоим должно было хватить дня на три. За эти три дня следовало найти постоянный заработок.

Так бывает, когда примешь верное решение: все события начинают благоприятствовать, удача плывёт в руки. В архиве впервые за полгода выдали паёк. Не за все полгода, конечно, а только за последний месяц: по три фунта муки и крупы, кулёчек соли и даже немного сбоя. На следующий день пришла подвода с дровами, и каждому сотруднику досталось по несколько поленьев. Впрочем, с этим запоздали: май был на носу, и солнце хорошенько грело. Ещё Танина швейная артель получила крупный заказ от Красной армии. По этому случаю выдали небольшой аванс. Ворох обесцененных денег, но всё же — есть с чем сходить на рынок.

Вечером Николай собрался поговорить с женой. Правда, он не представлял, как это делается. Важные решения, касающиеся обоих, они принимали вместе. Какое жильё снять, купить ли большой, громоздкий буфет или маленький, а вдобавок стол. Решение стать красноармейцем он принял один, спонтанно, с отчаяния и сообщил об этом в дверях. Теперь же торопиться не приходилось, время было. Но советоваться с женой не требовалось. Требовалось только поделиться с ней и разъяснить, если сразу не поймёт.

Он сел к столу, навалившись локтями, как, бывало, садился отец, чтобы сказать: