Напечатанные экземпляры драгоценного сего издания библии привезены были в Петербург и отданы в Святейший Синод, государь хотел приказать напечатать на оставленных половинках российский перевод, и после эту книгу раздавать даром; но поход его в Персию, множество дел по возвращении и скоро после того последовавшая его кончина воспрепятствовали приведению как этого, так и многих других его великих дел, также и известного намерения, чтобы эту же библию напечатать на голландском и российском языках, в Москве, в 4-ю долю листа, большее число экземпляров и продавать народу за самую умеренную цену *).
*) Библия была издана в 1746 году, в лист и большую осьмуху в трех томах, на одном российском языке, и продавалась за весьма умеренную цену.
И так в первых четырёх частях или в старом завете, остались также и определённые к напечатанию российского перевода столбцы таковыми, как были, экземпляры же, выключая нескольких, кои император сначала раздарил, не были никогда раздаваемы, но лежали все в Святейшем Правительствующем Синоде, где в продолжение времени от влажности в кипах, сгнили, и сделались так неполны, что из громадного множества нельзя было собрать ни одного, почему, за нисколько лет пред сим *),
*) Об этом Штелин писал в 1787 году.
Святейший Синод заблагорассудил всё остальное продать в ряды. Cиe издание библии останется, однако же, не только по своей красоте и драгоценности, но и в рассуждении великого её издателя и особливого его намерения всегда достопамятным, а полный экземпляр её во всякое время редким и достойным иметь место в самой знатнейшей и лучшей библиотеке.
«Даже чудака в науке надо ободрять, а не презирать…»
Пётр Великий, в бытность свою с государыней Екатериной Алексеевною в Гаге, осматривая любопытные вещи в городе и окружностях оного, проведал, что находится там один математик, который уверял, яко бы сыскал он способ узнавать долготу мест. А как его величество любопытствовал видеть такое важное изобретение, то и желал присутствовать своею особою при опытах, которые обещал изобретатель делать своими инструментами, которые составляли такой компас, который показывал, по сказанию его, степени долготы и широты мест. Сей учёный муж устроил осьмоугольный шалаш в одном судне, которое введено было в гагский большой пруд. Расставил он шесты нумерованные, которых план имел в том шалаше, и которые представляли пристани и разные страны, а пруд представлял яко бы пространство моря. Государь имел терпение находиться в сём закрытом со всех сторон шалаше более трёх часов с графом Албельмарлем, с князем Куракиным и с некоторыми депутатами Голландских Штатов и с сим инвентором. Гребцы, управлявшие сим судном, разъезжали всюду, а математик, запертый в шалаше, означал и сказывал, в которой стороне пруда судно находилось, и подле которого шеста было. Пётр Великий делал ему при том разные возражения. Наконец, засвидетельствовал, что сей человек далеко дошёл в изобретении своём, познавая долготу и широту мест, но ещё недостаёт в том некоторого в нём совершенства, однако заслуживает похвалу и награждение, говоря при том Албельмарлю и прочим с ним бывшим следующее: «Я ни мало ни хулю алхимиста, ищущего превращать металлы в золото, механика, старающегося сыскать вечное движение (perpetutim mobile) и математика, домогающегося узнавать долготу мест для того, что изыскивая чрезвычайное, незапно изобретают многие побочные полезные вещи. Такого рода людей должно всячески ободрять, а не презирать, как те многие противное сему чинят, называя такие упражнения бреднями».
Его величество подарил сему математику за труд сей 100 червонных и приглашал приехать его в Россию, чтоб он производил дальнейшие опыты над сим полезным изобретением в его государстве, и обещал за сие достойное награждение.
Любовь Петра Великого к наукам и искусствам
Во время путешествия заграницу императора Петра перваго в 1716—1717 годах, монарх обращал большое внимание на картины.
В Амстердаме с особенным удовольствием разсматривал он картины славных художников того века и по целым часам с удовольствием следил за работами художников и беседовал с ними.
Более всего по вкусу и по мысли ему нравились картины Фламандской и Брабантской школы. Он тогда собрал большую коллекцию картин известных художников: Рубенса, Фон-Дейка, Рема Бранта, Штеена, Фон-дер-Верфа, Лингельбаха, Бергейма, Остаде, Фон-Гуйзена и прочих его любимцев.