Монах-переводчик
Между прочими иностранными изданиями государь избрал, как известно, и введение Пуфендорфа к Истории европейских держав – он отдал его для перевода одному монаху, известному своими хорошими переводами.
Тот прилагал всевозможное старание и изготовил перевод в несколько месяцев и, надеясь получить от государя благодарность и богатое награждение, явился, по полудни, в передней комнате его величества со своим переводом и латинским подлинником. Как скоро государь вышел и увидел его между прочими, начал с ним говорить милостиво и спросил, скоро ли изготовит он перевод?
– Уже готов, – всемилостивейший государь! – отвечал монах.
Император взял у него книгу, с приятным видом переворачивал листы, как будто бы искал какого-нибудь места, и остановился несколько времени при одном отделении, которое было последним.
Между тем, стоявшие около приметили, что лицо императора стало изменяться и начал показываться на нём гнев. Он и действительно сказал скоро монаху с негодованием:
– Глупец, что я тебе приказал с этою книгою сделать?
– Перевесть, – отвечал монах.
– Разве это переведено?
И государь показал ему статью о Российской державе, в которой переводчик совершенно выпустил жестокие и колкие места о естественном свойстве российского народа, а иные переделал и написал ласкательнее для России.
– Тотчас, поди, – говорил император, отдавая ему обратно перевод, – сделай, что я тебе приказал, и переведи книгу везде так, как она в подлиннике есть.
И книга от слова до слова была переведена, после напечатана и приписана императору, а по возвращении из Персидского похода поднесена ему иеромонахом и префектом Гавриилом, в 1729 году *.
* Эта книга переведена вновь на российский язык за несколько лет перед сим при Санкт-Петербургской Акадмии Наук, но колкий параграф о нравах российского народа тут вовсе выпущен. Она напечатана в осьмую долю листа и состоит из двух томов.
При вышеупомянутом случае государь объявил своё мнение ещё пространнее, он приказал напечатать эту статью не в поношение своим подданным, но к их исправлению и в известие, как об них доселе думали в других землях, и чтоб мало-помалу научились знать, какие были прежде и каковыми сделались теперь.
Печатание библии
Пётр оказывал себя весьма ревностным в исполнении предписанных в священном писании божественных законов. Он никакой работы по воскресеньям отправлять не велел, если не требовала того великая нужда, и прямо говаривал:
– Трудящийся против закона Божия, никогда не успеет.
О священном писании ветхого и нового завета всегда говорил с благоговением, что оно есть из всех книг наилучшее сокровище, в котором всё то содержится, что только нужно и полезно ведать об отношении человека к Богу и к своему ближнему. Когда изданная при царе Алексе Михайловиче библия, в лист, вся была распродана и весьма редко её можно было достать, то чтоб ввести её в большее употребление, нежели в каком она была прежде, определил, в 1716 году, в Амстердаме, где он тогда находился, издать её вновь, сколько можно исправнее и чище, в пяти частях, в лист, что по договору и было напечатано на его счёт, в 1721 году, у Даниила Леейвена, на александрийской бумаги, на двух половинках, из коих на одной напечатано было на голландском языке, а другая была оставлена для российского перевода.
В первой год, то есть в 1717, вышла из тиснения прежде пятая часть, или новый завет, в лист, напечатанный в одном столбце по-голландски, а в другом по-русски; (что чаятельно, было припечатано в Петербурге).
Сим прекрасным изданием всей Библии на голландском и российском языках, хотел государь, по особливым своим намерениям, доставить подданным сугубую пользу, во-первых: дабы чтение столь хорошо напечатанного писания сделать приятнее, во-вторых, чтобы дать случай обучаться любимому им голландскому языку; ибо он весьма часто говаривал:
– Голландской язык нужен нам на море, немецкой – на сухом пути, а без французского весьма обойтись можно, поелику мы не имеем никакого важного с французами дела.