Аля, с которой они вместе начинали в Москве и которой Елизавета Эдуардовна могла доверить свои самые сокровенные мысли, промычала что-то сочувственное сквозь клубы душистого дыма. Аля работала в Департаменте культуры и дослужилась до заместителя руководителя. Они встретились покурить кальян и поболтать в недавно открывшемся, но уже самом трендовом лаунж-баре. Вокруг Елизаветы Эдуардовны за соседними столиками на уютных, пухлых диванах, среди восточных узоров, золота, вышивки, бирюзы и аппетитных запахов изысканных блюд сидели счастливые, успешные люди в расцвете сил и экономической активности. С горьким сожалением она больше не ощущала свою причастность к их блестящему обществу. Еще недавно она была солидным директором одного исторического сада в центре Москвы, энергично и хватко вела свою деятельность с помощью родственников по мужу и проверенных друзей.
Конфликты с общественностью, конечно, случались, но воспринимались мелочью. Недовольные были всегда и торчали они преимущественно в фейсбуке. Их бесполезное нытье и критика обязательно перерастали в выяснение между собой, кто больший москвич и чья семейная история проросла корнями глубже во тьму прошлого. Сама Елизавета Эдуардовна смотрела только в стремительно обрастающее благосостоянием светлое будущее и брезгливо стряхивала налипавший на ее лакированные Маноло Бланик прах нищебродов, бездельников и душных старушек.
— Все нормально же было! — воскликнула Елизавета Эдуардовна, покончив с десертом. В раздражении она кинула вилочку. Та жалобно звякнула о расписанное красными маками золоченое блюдце. Подруга сквозь клубы дыма бормотала ей какие-то слова поддержки, но ее маловразумительный треп мало успокаивал.
— Все так делают! — зло смяла салфетку Елизавета Эдуардовна, — Важен не процесс, а результат. В конечном итоге для жителей и стараемся.
Не все жители оказались благодарны ей за благоустройство. Гурьбой ходили по ее саду мутные личности и дружно оплакивали выдуманную ими же самими утрату исторического памятника. И был среди них один шибко умный активист. Своими застиранными носками в поношенных сандаликах он вызывал у Елизаветы Эдуардовны чувство брезгливости и омерзения. Во всеуслышание с важностью, достойной префекта, он заявляла, что защищает культурное наследие, да так, будто являлся единоличным его хозяином по праву рождения в столице.
"Для коренных Москвичей в Москве должен быть особенный статус и привилегии." — Писал он в районной группе. — "Какая-то тотальная несправедливость, что понаехавшие из регионов именуют гордо себя Москвичами. Моя семья поколениями живет в Москве. Я — сын профессуры, воспитывался среди интеллектуальной элиты.
Сейчас я с ужасом наблюдаю, как понаехавший мэр ручками понаехавшей директорши Лизаветы и нанятых ею таджиков издеваются над нашим старым городским садом, где в детстве я любил гулять со своей бабушкой. Посмотрите, что они сотворили со статуей из ансамбля фонтана. Ступни Афродиты, богини любви и красоты, превратили в лягушачьи лапки. Кто допустил такое, спросите вы, а я отвечу — директор Лизавета. Компания, которая занимается благоустройством сада, принадлежит двоюродному брату ее влиятельного мужа. Вероятно, в качестве благодарности за прибыльный контракт, контора решила подмазать богине ножки. Я смотрю на это и наглядно вижу, как понаехавшие манкурты разрушают все, что так дорого нам, Москвичам!"
Удар успешно отразила спешно вмешавшаяся Аля. Департамент культуры выпустил пресс-релиз с заявлением, что Афродиту реставрировали опытные специалисты из "Росреставрации". В подлинной работе русских мастеров XVIII века ничего не исправляли. В ответ от надменного активиста последовал нокаут. На суд негодующей публике он вывалил документы, представленные на тендер. В них подрядчик указал номер лицензии на работу с объектами культурного наследия и лицензия эта была выдана Минкультом совершенно другой организации. Двоюродный брат супруга незамедлительно отправился в США поправлять пошатнувшееся здоровье. Он копал еще в двух парках в центре Москвы и общая сумма освоенных за сезон бюджетных средств стремительно приближалась к двум миллиардам рублей. Рисковать он не стал. Скандал замять не получилось. История с лицензией разлетелась по соцсетям, а оттуда подло проникла в эфир городского телеканала "Москва-24". Подробностями лениво заинтересовался заваленный жалобами УБЭП. Аля умыла руки. Под улюлюканье сварливой толпы Елизавета Эдуардовна была освобождена от занимаемой должности.
— Отсидишься в другом парке, — Аля выдохнула струю ароматного дыма.
Ее равнодушие неожиданно больно ударило по самолюбию Елизаветы Эдуардовны.
— Ничего. — твердо пообещала она подруге. Та в качестве морально поддержки любезно оплатила их общий счет. — Я и там поднимусь.
Но на душе было скверно, будто Елизавета Эдуардовна откатилась обратно к немощной, глухой старухе в давно уже забытый, обшарпанный клоповник.
— Так, — уточнила Псина, — а образование-то у нее какое? Она же должна соответствовать занимаемой должности!