Народный совет

С ужасом и отвращением Маргарита Степановна увидела то же черты и горящие глаза на сморщенном лице ветерана. Вместе со своей заместительницей по работе с населением они шли по адресам поздравлять почетных старожилов района с Новым годом. Было неприятно и брезгливо вдыхать кислый, засаленный старостью воздух квартиры. Густой запах, как растопленный жир впитывался в сохранивший еще свежесть морозного утра, блестящий мех ее шубки, забивал легкие и желудок. Медленно потянулись трясущиеся пальцы со вздувшимися суставами к букету цветов и пакету с подарком. Слюнявые, бесцветные губы растянула заискивающая улыбка. Маргарита Степановна кричала глухому старику слова поздравления. Напоследок сфотографировались.

"Не постеснявшись своего богатства, шуб и золотых перстней, глава управы снизошла до ветерана, подарив на Новый год ему батон!" — брызгала на следующий день ядом местная блогер в районной группе. Ссылку на пост прислала ей переполошившаяся заместительница по работе с населением.

"Нищета переборчива и требует почтения," — ответила коллеге Маргарита Степановна.

Все равно стало неприятно. И вовсе не батон это был, а вкусная выпечка с мясной начинкой из недавно открывшейся неподалеку булочной, но в комментариях уже бесновались, естественно, через раз поминая отца.

— Занят. Перезвоню. — отрывисто ответил по телефону отец и бросил трубку.

Маргарита Степановна вздохнула и набрала маме. Она всегда умела найти нужные слова в трудную минуту.

— Ну я же неплохая глава управы, и отец тут не при чем, — грустила Маргарита Степановна.

Все титанические усилия виделись ей тщетными. Жители решительно отказывались ценить все хорошее, что для них делалось. Они отвечали только новыми жалобами и претензиями.

— Ах, солнышко! — ласково ответила мама. — У мира не было бы Пикассо, если бы не его папа — учитель рисования…

Декабрьское небо над городом редко бывало чистым. Оно походило на серое матовое стекло, по всей плотной толще которого растекался, как масло, тусклый солнечный свет. Бледный день, тяжелея, опускался в мутные сумерки. Многократно рассеянный между небом и землей невидимый закат розовыми красками ложился на сугробы поверх морозно-синих теней, чтобы растаять к ночи под желтым светом фонарей. Сплошная тьма так и не наступала — глушилась со всех сторон огнями. Ярко и празднично горели вывески и витрины, гирлянды на окнах. Потусторонним мерцанием флюоресцировали фитолампы на подоконниках, окрашивая снег и ветви деревьев в ядовитые цвета. Загадочно и уединенно светили фонари над подъездами и приглушенно из-за занавесок — окна. Мимо по дорогам ползали вереницы машин, заворачивая во дворы и разгоняя сгустившийся сумрак красными и белыми огнями фар. Все сливалось в единое сияние и тяжелое, серое небо не давало ему рассеяться в космическую высь, а белый снег — впитаться в землю. Призрачный, болезненно-желтоватый этот свет лился в окна, протискивался сквозь шторы, оседал на прикрытые веки и проникал в разъедаемый бессонницей мозг. Воспаленный сумбурным днем, волнами переживаний он крутил в не угасающем сознании события, мысли и ощущения. Все перемешивалось в одну бесконечную галлюцинацию, настолько бурную, что невозможно было от нее отвязаться. Приподнять свинцовые веки тоже не было сил и скованной роящимися наваждениями мне оставалось ждать до серого утра, чтобы снова замельтешить, забегать, засуетиться, но уже наяву.

Этап замены магистралей отопления, водоснабжения и канализации в подвале и на чердаке был со скрипом преодолен. Прораб Петр торжественно назначил дату начала работ в квартирах. По плану жильцам собирались менять батареи вместе со стояками и трубы канализации и водопровода, спрятанные в санузлах за перегородкой в полкирпича. Первым шел мой подъезд и я честно оповестила своих соседей, уговорив их в выходные быть дома.

Но ничего не произошло. Никто не пришел. Телефон прораба Петра сообщал, что абонент недоступен. Вместо него названивали раздраженные соседи. Бытовка, где прораб Петр обычно сидел, была заперта. Осознав, что до него мне не добраться, я позвонила инженеру технадзора.

Было ранее субботнее утро и он, конечно, был в своем праве сбрасывать мои звонки, но я не унималась и, наконец сдавшись, он взял трубку. Моему возмущению от сложившейся ситуации не было предела, но его глухое, сонное приветствие смягчило тон моего голоса.

— Андрей, доброе утро! — пропела я ласково, как гувернантка, собиравшаяся пожурить своих подопечных, детей богатых и влиятельных родителей, за незначительный и в целом довольно милый проступок. — Это Дарья вас беспокоит.

— Да, я понял, — откликнулся инженер технадзора, тяжело сопя.

— У нас сегодня собирались менять трубы в квартирах, но никто не пришел. Петр недоступен. — затараторила я в трубку, мысленно молясь, чтобы он не послал меня куда подальше.

— Ща перезвоню, — вздохнул инженер технадзора и отключился.

Через полчаса раздался звонок в дверь. На пороге стоял бледный бригадир сварщиков. Его мужественное лицо было измято обильными излияниями накануне. В руках он нервно мял черную шапку.