Нарушаю все правила

Закончив работу, она уставилась на получившееся творение, не веря собственным глазам. В черно-белых тонах это озеро проявилось на бумаге во всей своей величественной красоте, и Би наполнило непривычное чувство гордости и удовлетворения, а также будоражащая потребность делать это снова и снова. Впрочем, это импульсивное желание творить вовсе не доставило Би радости и восхищенного трепета. Оно скорее вселило в нее некое мрачное предчувствие. Это была та самая «скользкая дорожка», о которой ее бабушка говорила отцу однажды поздним вечером, после того как двенадцатилетняя Би спросила, можно ли ей после школы ходить на занятия по изобразительному искусству.

«Ты что, хочешь, чтобы она сделалась такой же, как и мать?»

Би тогда с ужасом отшатнулась от такой перспективы, потому что, как бы ни любила она маму, девочка понимала: жизнь с таким творческим темпераментом исполнена взлетов и падений. Неуравновешенная и эксцентричная, постоянно неустроенная, пугающая неизвестностью и непредсказуемостью. Как в тот раз, когда мать оставила маленькую Би с человеком, которого сама едва знала, на целых два дня, чтобы отправиться на равнину Карризо писать пейзаж с только распустившимися полевыми цветами.

Все в итоге закончилось хорошо, и та женщина оказалась исключительно доброй и вкусно готовила, однако Би очень пугалась ее большой собаки, а еще боялась, что мама может просто о ней забыть.

В свои двенадцать Би вовсе не хотела стать таким же неустойчивым и ненадежным человеком. Из-за кого отец порой чуть с ума не сходил от тревоги, не зная, где ее искать. Би и сейчас бы не желала быть таким человеком. И все же… За этот час давно уснувшая внутренняя связь с матерью всколыхнула ее вновь. Та самая связь, которую чувствовала Би в детстве всякий раз, наблюдая за маминой работой.

И ощущать эту связь было чрезвычайно приятно.

– Вот черт! – восхищенно воскликнула Сюзанна, поглядев в ее работу, когда Би положила угольный карандаш обратно в корзину и всмотрелась в собственное творение. – А у тебя хорошо получается.

Би сморгнула невесть откуда взявшиеся слезы.

– Да, вышло неплохо, – пожала она плечами.

Сюзанна рассмеялась, после чего склонилась поближе к Би и заговорщицким голосом произнесла:

– Мне не хотелось бы тебя пугать, Би, но, думаю, ты в конце концов могла бы стать художником.

Нервно рассмеявшись (потому что нет, это всего лишь красивые каракули, а не искусство, и она вовсе не художник, а бумагомаратель!), Би поднялась на ноги.

– Ну что ж, огромное спасибо за компанию, но мне пора идти.

У нее был крайне занятой день… при отсутствии каких-либо занятий.

Она хотела было вырвать из альбома лист со своим рисунком, однако Сюзанна удержала ее, взяв за руки:

– Оставь этот альбом у себя. На всякий случай – вдруг муза снова посетит.

Муза. Именно так обычно говорила ее мама: «Жду, когда муза посетит». Внезапно Би ощутила почти неодолимое желание зашвырнуть альбом подальше в озеро. Но она… не смогла это сделать. А потому лишь кивнула, буркнула спасибо и, быстро простившись с Сюзанной, нетвердой походкой ушла прочь.

В среду, во второй половине дня, Остин толкнул с детства знакомую калитку и прошел по дорожке, ведущей к аккуратному бледно-желтому, обшитому вагонкой бунгало на Волнат-стрит. Трава везде была аккуратно скошена и даже выстрижена в недоступных косилке местах, так что ни травинки не высовывалось на бетонный бордюр. В два шага Купер поднялся на широкое крыльцо и подошел к темно-коричневой глянцевой двери с блестящим медным молоточком, пристроенным на уровне носа. Справа и слева от двери вдоль стены стояло с полдюжины растений в разнокалиберных горшках.

Заявился он сюда не просто так.

В конце дежурства Остин уже направился было к выходу, чтобы уехать домой, когда Арло нагрузил его новым вызовом. Причина вызова была сумбурной – говорили что-то насчет пропавшей диадемы и опрокинутых цветов. Все это звучало весьма невразумительно, и Арло захотел, чтобы Купер в этом разобрался. Остину ничего не оставалось, как, скрипя зубами, подчиниться.

Обычно он с улыбкой отвечал: «Слушаюсь, шеф», – поскольку с удовольствием нес свою службу в этом маленьком городке, где полицейских вызывали, как правило, по мелочам. Однако он не видел Беатрис уже с выходных и не способен был думать о чем-либо ином, кроме как заехать к ней после работы. А потому все, что оттягивало эти планы на потом, вызывало у Остина лишь раздражение.