Нарушение морских коммуникаций по опыту действий Российского флота в Первой мировой войне (1914-1917)

Более того, неспособность В. А. Канина оградить шведский нейтралитет от посягательств со стороны подчиненных командиров стала одной из весомых причин скорого смещения адмирала с поста командующего Балтфлотом. 16 (29) августа помощник начальника Морского генерального штаба капитан 1 ранга граф А. П. Капнист писал В. М. Альфатеру о том, что командующий не в состоянии «обуздать» своих подчиненных «по отношению к нейтральной Швеции»[859]. А в известном докладе начальника Морского штаба ставки адмирала А. И. Русина от 6 (19) сентября (приложение 33), в результате одобрения которого царем В. А. Канин был заменен А. И. Непениным, шведскому сюжету посвящен целый раздел. «

Совершенно правильно задуманная операция борьбы с торговлей противника, вследствие отсутствия у командования флотом над лежащего руководительства действиями частных начальников и недостатка воли заставить этих последних безусловно и беспрекословно выполнять указания командования, в конечном результате вызвала ряд протестов со стороны Шведского правительства на нарушения нашими судами ее нейтралитета, что, безусловно, осложнило наши отношения со Швецией и понудило оказаться от борьбы с торговым движением неприятеля», — читаем в документе[860]

.

«Шведскую» подоплеку смещения Василия Александровича с должности подтверждает и капитан 2 ранга К. Г. Житков (в годы мировой войны — редактор журнала «Морской сборник»), описавший встречу адмиралов А. И. Русина и В. А. Канина в Морском генеральном штабе спустя неделю после смены командующего Балтфлотом: «Канин спросил совершенно откровенно — дело прошлое, за что его убрали. Русин указал: 1. Нарушение нейтралитета Швеции, т. к. подчиненные не исполняли приказаний адмирала…»

[861].

В подготовке и проведении набеговых действий просматривается целый ряд позитивных моментов, среди которых отметим тщательное разведывательное обеспечение ударных сил и стремление к организации оперативного взаимодействия надводных кораблей и подводных лодок. Однако командование флота, которое следовало в фарватере директивных указаний ставки, по существу, игнорирующей проблему нарушения коммуникаций противника, неверно расставляло акценты при постановке задач подчиненным силам. Тактические корабельные группы нацеливались не столько на уничтожение транспортов с ценным грузом стратегического сырья, столько на потопление дозорных и эскортных кораблей противника. В результате при соприкосновении с неприятелем наши флагманы и командиры зачастую принимали не самые целесообразные тактические решения, особенно в условиях активного противодействия со стороны германских эскортных сил. Последние, как уместно замечает немецкий историк, «благодаря энергии и находчивости их командиров, добились блестящих результатов и заслуживают того, чтобы быть особо отмеченными в рамках операций в Балтийском море

»[862]. В боевых столкновениях с превосходящими крейсерско-миноносными силами русского флота неприятель, располагавший в некоторых случаях лишь импровизированными силами и средствами, решительно вступал в бой, перехватывал тактическую инициативу и добивался успешного решения своей главной задачи — обеспечения безопасности транспортных судов с грузом стратегического сырья.

В июле 1916 г. в штабе флота Балтийского моря возвратились к идее о воздействии на наиболее уязвимый участок неприятельской коммуникационной линии — пролив Оландсгаф[863]. Через этот пролив, разделяющий побережье Швеции и Аландские острова, пролегал маршрут германских транспортных судов, принявших груз в шведских портах Ботнического залива — Лулео, Умео, Гевле. Именно оттуда направлялась в Германию большая часть экспортируемой из Швеции железной руды.