Нарушение морских коммуникаций по опыту действий Российского флота в Первой мировой войне (1914-1917)

И при А. И. Непенине, и при его преемниках[904] основное внимание командования Балтфлота было сосредоточено на дальнейшем совершенствовании и расширении системы позиционной обороны (приложение 38). Зимой 1916/17 г. началось формирование упоминавшейся в директиве ставки тыловой позиции в районе островов Сескар и Лавенсари с отсечной позицией в Бьеркезунде. С их оборудованием оперативная глубина оборонительной системы достигала беспрецедентной величины около 150 миль. Продолжалась установка береговых артиллерийских установок калибром до 356 мм. К концу кампании общее количество батарей на русском побережье Балтики достигло 83, количество орудий — 284[905]. В целях расширения и подновления оборонительных минных заграждений Балтфлот выставил 13418 мин, что составило 34,6 % от общего числа поставленных на театре в течение войны

[906]. Противолодочные сетевые заграждения выставлялись в системе центральной и ирбенской позиций, что, наряду с организацией корабельных противолодочных дозоров и систематического патрулирования авиацией, превратило их, по существу, в противолодочные рубежи. Впрочем, эффективность последних существенно ограничивалась отсутствием на вооружении маневренных противолодочных сил гидроакустических средств и низкой живучестью сетевых заграждений большой протяженности, требовавших непрерывного наблюдения и ухода. Что же касается специальных противолодочных мин, что даже к лету 1917 г., когда противолодочные рубежи были развернуты в наиболее полной за всю войну форме, доля таковых в заграждениях передовой и центральной позиций составляла соответственно 14,5 % и 21,2 %[907], что, безусловно, совершенно не соответствовало значению уровня подводной угрозы как фактора обстановки в обороняемом водном районе. Факты проникновения германских подводных лодок в Финский и Рижский заливы летом и в начале осени 1917 г.[908]

не позволяют согласиться с оптимистическим утверждением министерского официоза о том, что «борьба с подводными лодками в настоящее время стоит на такой высоте, что в значительной мере гарантировать безопасность плавания в определенном и в общем незначительном водном районе… не представляет особых затруднений»[909].

Задача нарушения неприятельских морских сообщений в кампании 1917 г. по-прежнему относилась к числу второстепенных[910]. Отметим, что на несколько пренебрежительное отношение Морского штаба ВГК и командования флота к проблеме борьбы с неприятельскими перевозками на Балтике не смогли, как ни странно, повлиять даже аргументированные суждения некоторых авторитетных экономистов. Среди специалистов, которые к началу четвертой военной кампании вполне осознали масштабы влияния экономических факторов на исход войны, наибольшим влиянием пользовался профессор П. Б. Струве, с 1914 г. возглавлявший Межсоюзный блокадный комитет в Петрограде (открытое наименование этого органа — Экономическая канцелярия Министерства торговли). В письме вице-директору дипломатической канцелярии при Штабе главковерха Н. А. Базили от 5 (18) января 1917 г. Петр Бернгардович справедливо отметил, что «война из стадии столкновений вооруженных сил как таковых уже давно вступила в стадию состязания целых народнохозяйственных организмов»[911]

. Спустя две недели П. Б. Струве и консультант МГШ по экономическим вопросам Н. Н. Нордман подготовили меморандум (приложение 39), где, в частности, обосновывали необходимость в ходе военного планирования принимать во внимание «всю совокупность экономических условий, существенных для данного момента». Авторы записки полагали жизненно важным «создание условий, при которых экономические данные могли получать систематическое использование в оперативных целях, то есть приближение органов блокады к органам верховного командования»[912].